— Знаю, — коротко ответил Хан.
— Откуда? — Мне не было смысла скрывать удивление.
— От Лены Витимовой.
— Но, насколько я понимаю, это стараются сохранить в секрете.
— То, что знают столько людей, уже не секрет. И скрывают это только от Веры Аркадьевны. Может, скроют. — Виктор произнес это совершенно равнодушно, что меня опять же удивило.
— Вас эта история с письмом нисколько не волнует? — поинтересовался я.
— Меня волнует только то, что Вера Аркадьевна очень расстроится. Я этого не хочу.
— И все?
— Остальное не волнует.
— А если все подстроено? Если это убийство — лишь часть интриги, чтобы расправиться с Кавешниковой?
— Чепуха.
Если кто-то и не любит болтунов, то это, конечно же, не сыщики. Для нас болтун — мечта жизни. Виктор явно не отвечал мечте. Он ограничивался короткими констатациями и то, что делал это не из вредности, а по привычке, служило слабым утешением. Мне оставалось лишь смириться с тем, что каждое слово я из него будут вытягивать, и благодарить судьбу, что он хоть как-то изволит со мной беседовать. Если, конечно, это можно назвать беседой.
— Почему чепуха? Потому что вам кажется диким, будто кто-то, отчаявшись мирным путем убрать королеву с трона, решился на революцию, убил в ее доме будущего зятя и тем самым попытался ее скомпрометировать? Вы думаете, в жизни не бывает таких поворотов?
Вместо ответа Виктор налил себе в кружку пиво, аккуратно отхлебнул и уставился на меня с усмешкой. Усмехались, разумеется, одни глаза.
— Послушайте, Виктор, — почти взмолился я, — могу я рассчитывать на ваши объяснения?
Он еще раз отхлебнул пива и произнес таким тоном, будто приготовился к бесполезному, но неизбежному подвигу:
— Хорошо, объясню. Первое. Это письмо — признак недальновидности. Новый директор по-прежнему будет прославлять Веру Аркадьевну и Кузменского. Потому что они отвечают классическому вкусу. А классически вкус снова в моде. Но он создаст конкуренцию. Будет приглашать современных режиссеров, которые станут давать роли современным актрисам. Конкуренция нынче тоже в моде. И новые течения в искусстве — тоже. Нынешний директор — человек деловой. Он соблюдет выгоду. Следовательно, любой, кто способен здраво мыслить, поймет: это письмо — пустая затея. Оно никому не поможет и не навредит.
В принципе Виктор говорил то же самое, что и Валерия. Как будто они сговорились.
— Второе, — продолжил Хан своим четким деревянным голосом, в котором из всех эмоций угадывалась только одна — уверенность. — Вы наверняка думаете, что артисты — глупые люди. Я вам отвечу: как все. Просто они очень эмоциональны и потому их глупости ярче видны. Но у артистов есть отличительная черта: как правило, среди них нет смельчаков. Это профессиональная черта. Артист всегда зависим. Поэтому я не верю, что люди, причастные к убийству, тут же написали письмо и подписались своими фамилиями. Письмо, насколько я знаю, не анонимное. Третье. Если кто-то так ненавидел Веру Аркадьевну, то зачем убивать Потоцкого? Ее убить было гораздо легче. Четвертое. Вы доказали, что просто так посторонний проникнуть в дом Кавешниковых не мог. Значит, он должен был договориться с кем-то из нас. А из нас никто в этом участвовать не мог.
