И еще Глеб считался удивительно бесконфликтным. Это профессиональный критик-то! Никогда не слышала, чтобы он с кем-то сцеплялся. При этом говорил и писал только то, что хотел. А если по каким-то причинам не мог или не хотел высказывать свои соображения, элементарно молчал. Поскольку он слыл лучшим театральным критиком города, его периодически просили написать рецензию на какой-нибудь спектакль. И он писал — как сам считал нужным. Или не писал вовсе. Давить при этом на него считалось совершенно бесполезным занятием.
Наверняка его не все любили. Но если человек принципиален и при этом не упрям, вряд ли он способен так сильно кому-то напакостить. Тем более в компании Кавешниковых.
— Зато в компании Кавешниковых ему напакостили. Взяли и прибили. Других пакостей уже теперь не потребуется, — заверил Земцов.
— Но с какой стати это кому-нибудь из них нужно? — воскликнула я.
— А с какой стати не нужно? — ответил вопросом на вопрос Иван.
Земцов жаждал аргументов. И я попыталась его жажду удовлетворить. Насколько могла, разумеется.
Взять Кавешниковых. Зачем им смерть будущего зятя? Они этому браку радовались больше, чем, наверное, сама Ольга. В конце концов Ольге тридцать лет, семьи нет и, зная ее строгость, — достойная ученица Марины Ивановны! — вряд ли вот так запросто способна найти мужа. А Глеб — партия достойная. Опять же человек свой, проверенный, ни в каких сомнительных историях не замешанный. В том числе с женщинами. Да, был женат. Но мало ли кто был? Наверное, не агнец целомудренный. Так ведь и не мальчик. А в целом репутация отменная. Для Кавешниковых это очень важно. И уж коли о репутации, то какого лешего им, Кавешниковым, убивать человека в собственном доме?
А Струевым это зачем? Евгений Борисович — плюшевый мишка. Максимум, на что он способен отважиться, — комара прихлопнуть. Да и то с разрешения Марины Ивановны. А сама Марина Ивановна, если бы хотела с кем-то поквитаться, то уж это давно всем было бы ясно. Если бы она поимела зуб на Глеба, тут же бы громогласно заявила, где и почему этот зуб вырос. На мой взгляд, она глубоко убеждена, что давно заслужила право говорить людям все, что о них думает. И плохое. И хорошее. И уж коли она, равно как и ее муж, отзывалась о Глебе с неизменным уважением, более того, пригласила его к себе на кафедру читать спецкурс (никогда бы не сделала этого, не будь о нем высокого мнения), то можно не сомневаться в ее истинном отношении.
