Несомненный интерес вызывает эпистолярий М. Лужанина. Он содержит сотни писем разных лет, как самого писателя, так и многочисленных его корреспондентов. Особое место, и это не удивительно, отведено личной переписке М. Лужанина и Е. Пфляумбаум — двух поэтов, двух близких по духу людей, чьи любящие сердца звучали в унисон на протяжении почти всей их долгой совместной жизни.
Марина Лис
* 13.12.1930.
Никогда еще не были у меня такими непослушными карандаш и бумага.
Три раза я уже порвал все написанное. Не потому, что мудрствую, не хочу говорить искренне, просто потому, что как-то как надо не говорится вся славнота, которую хочется раскрыть тебе.
И вместо того, чтобы просто сказать, что я уже целых 26 часов не видел тебя, я пишу о том, что здесь чудный мостик, что сегодня я проехал 18 верст на конях, в санях — оврагами, пролесками, через речки, озера, и когда замерз, постучал в двери, и чуть не обомлел — ты!
Тишина... Такая тишина... Это взамен бури, в которую я хочу.
Ты говоришь, что у меня много женственного? Может, и правда. Может, потому, что лучшими моими друзьями были женщины. (... )
Но как жалко, что не видела ты сегодняшнего утра! Не ощущала холодного ветра в лицо! И не спеша бредут лошади, а я сижу тихонечко... Думаю все, думаю... вижу (...) твое лицо... библиотечную твою руку.
И недосказанного много, много... И каждый день увеличивается оно.
А может, а если бы.
И что это все такое? Что ты для меня? Надо выяснить. Солнце? Сумрак? Радость? Печаль?
Я тебе еще напишу. Сегодня. Завтра. Каждый день.
Не удивляйся только. Все будет ясным. А так, как теперь, еще никогда у меня не было.
(Подпись)
* 1931. (Без точной даты. — Т. К.)
(...) За такие грозы, что берут человека всего — без остатка. За грозы, из которых человек выходит истомленным, но победителем.
И все же я мало понимаю. Твой внутренний мир остается, говоря по-старому, каким-то заколдованным кругом. И от этого незнания мне иногда кажется, что где-то глубоко мы с тобою враги. И кажется еще, что эта враждебность лежит в основе всего и манит неотступно, сильно. Несвязностью этой и объясняется та жизнь, которую веду я в Минске.
Это не выход. Ты зови меня на помощь, когда я есть. И чаще зови. Ты хочешь тишины и не знаешь, чего хочешь. (...) ...Метель — твои слова. Тебе надо шторм. Может, на один день, но крепкий, холодный, соленый. А больше всего тебе надо — дом, знаешь, такой звонкий, сосновый, на стенах которого еще проступают капельки смолы.
