«Всегда же со мною твой образ...» | страница 23



Мариинск... Город это незавидный, обошел его вчера. Хуже Слуцка и лучше Толочина. Педтехникум, библиотека, два книжных магазина, радиоузел. До почты не добрался. Дома деревянные, есть улицы в одну сторону. Хуже всего, что тут сильные ветра, летом грязно и свирепствует враг твой — малярия. Представляю, где ты будешь жить, но совсем не знаю, что ты будешь делать, чем займешься здесь. С жильем здесь, понятно, гораздо легче, чем в Новосибирске.

Я примирился уже с тем, что ты едешь в зиму, но малярии боюсь. Это ведь гораздо хуже мороза. Относительно своего положения — видимо, тут буду уже до конца. Работаю там же, в УРО, только теперь дальше ходить от жилья до места работы. По-прежнему у меня есть свободное время днем, и я так же здо­ров и бодр. Только по-прежнему я еще острее жду тебя, каждый день, каждую минуту. Жду и боюсь звать тебя, сюда в глушь, в мороз, в малярию. Боюсь за здоровье твое, за силу... Не подготовлена ведь ты ни к пути, ни к жизни тут, в которой будет немало трудного и тяжелого. Но почему-то я совсем не чувствую ни разлуки, ни расстояния между нами. Вижу тебя, встречаю тебя, жду твоих слов.

Пускай тебя встретит Новый год синим небом, белизною снегов и приливом бодрости, которая торит пути, зажигает огни.

Береги себя, родная моя!

Дай руки свои мне и послушай, как сильны мы. Привет родным твоим.

(Подпись)


9.12.1933. Мариинск, Зап. Сиб. края, УРО Сиблага ОГПУ.

То ли раскрыт был семафор, не знаю почему, но рано утром сегодня, когда бежал я поговорить с тобою, — стоял на переезде пассажирский. Дымил облака­ми пара, вдыхал, смотрел он в твою сторону. Чтоб не обходить — шагнул я через площадку, а сойти не смог... Слишком глубоко вдохнула грудь запах легкой гари и утренней вагонной краски, чересчур заманчиво пахнуло на меня широкими кры­льями пространства славное слово — дорога!

Прыгал на ходу...

Несколько дней люди ходили как бы в ломком хрустальном стакане. Висел сверкающий иней, опушал ресницы, торопил шаги, освежал щеки утреннею ходьбой. И казалось, над головой и под ногами одинаково синее, и ночью, и днем, стелется хрустящее звездами небо. А дома, как продавцы шаров, стояли — смеш­ные! — с радужными пузырями дыма над головой. Ломается под ногами звонкая тишь, а из тяжелого морозного тумана вырывается заиндевевшая лошадиная морда с такою славной звездочкой на лбу...

Потом вдруг теплый снежный ветер... Тяжелый, сырой, бьющий в лицо, как складки поднимающегося занавеса. Как хорошо знаю я его, мутный ветер роди­ны, в котором дыхание близкой весны...