Как Люсьен выдерживал все это, я не знала. Не то, чтобы он проявлял интерес к преодолению разрыва между ними.
— Где ты витаешь?
Спросил Рис, выпивая вино и убирая поднос.
Если бы мне захотелось поговорить, он бы послушал. Если бы мне захотелось помолчать, он бы молчал в ответ. Это была наша негласная сделка с самого начала — слушать, если другому это нужно, и давать личное пространство, когда оно потребуется. Он еще рассказывал мне все то, что происходило с ним, все, что он видел под горой. Были ночи, когда я целовала его слезы, одну за другой.
Этот вопрос, однако, не казался столь сложным для обсуждения.
— Я думала об Элейн, — сказала я, прислонившись к краю стола. — И Люсьене.
Рис поднял удивленно бровь, и я ему рассказала.
Когда я закончила, его лицо было задумчивым.
— Люсьен присоединится к нам на Солнцестоянии?
— Будет ужасно, если он это сделает?
Рис хмыкнул, сильнее сжимая крылья. Я понятия не имела, как он выдерживал такой холод во время полета, даже со щитом. Всякий раз, когда я пробовала, в последние несколько недель, я едва могла продержаться больше нескольких минут. Единственный раз, когда мне это удалось, был на прошлой неделе, когда наш перелет из дома Ветра стал немного теплее.
Рис наконец сказал:
— Я могу смириться с тем, что приходится находится рядом с ним.
— Я уверена, что он хотел бы услышать эту захватывающую поддержку.
Полуулыбка, которая заставила меня подойти к нему, встав между его ног. Он положил руки на мои бедра.
— Я могу опустить насмешки, — сказал он, вглядываясь в мое лицо. — И тот факт, что он все еще питает некоторую надежду на воссоединение отношений с Тамлином. Но я не могу забыть того, как он обращался с тобой после все, что случилось под горой.
— Я могу. Я простила его за это.
— Ну, ты простишь меня, если я не смогу.
Ледяная ярость затемнила звезды в фиолетовых глазах.
— Ты едва можешь говорить с Нестой, — сказала я. — Тем не менее, с Элейн у вас прекрасные отношения.
— Элейн — это Элейн.
— Если ты одного считаешь виноватым, это не делает виноватыми других.
— Нет, я этого не делаю. Элейн — это Элейн, — повторил он. — Неста… она — Иллирийка. Я имею в виду, что это комплимент, но в глубине души она Иллирийка. Так что нет оправдания ее поведению.
— Она более чем компенсировала все это летом, Рис.
— Я не могу простить никого, кто заставил тебя страдать.
Холодные, жестокие слова, произнесенные с такой непринужденной грацией.
Но ему все равно было наплевать на тех, кто заставил его страдать. Я провела рукой по завиткам татуировок на его мускулистой груди. Он дрогнул под моими пальцами, зашевелив крыльями.
