— Все равно поедешь без меня, — сказал он. — Не будешь же меня силком тащить.
— И потащу! — ответила она. — Не сомневайся.
— Я не… — начал Морозов.
— Не поедешь? Уже слышала. Скажи что-нибудь новое. Брюки наденешь самостоятельно?.. О, это что за фотка? — Людмила заметила на столе разорванную фотографию, сложила половинки. — А, Верочка!.. Между прочим, она может быть на той даче.
— На какой даче?
— Той, куда мы собирались, бесстыдник окаянный! — Она оставила фотографию и, не обнаружив беспокойства и ревности, снова принялась подгонять своего милого: — Скорее, ждут, она приехала, у нее мать заболела.
— У кого заболела?
— У Верочки, у кого же еще, я встретила Сережу Литвина, она лежит у них в клинике с опухолью, говорят, доброкачественная.
Морозов внимательно смотрел на нее.
Вера в льняном платье с малиновой вышивкой на груди.
На Людмиле такое же простое льняное платье с красной вышивкой на груди, и Морозов внимательно глядел на нее, не понимая, почему маленькая разница в оттенках цвета угнетает его.
— Сказать, о чем ты думаешь? — спросила Людмила.
— Почему ты надела это платье?
— Платье как платье, лен в моде. Ну сказать, о чем ты думаешь?
— Скажи…
Она, конечно, не могла знать, во что тогда была одета Вера, но совпадение было нехорошее. Если оно и могло что-либо символизировать, то лишь то, что прошло много времени от прежнего до нынешнего Морозова.
— Ты думаешь, зачем к тебе привязалась одна особа, как от нее избавиться, верно? — Людмила погладила его по щеке своей длинной узкой ладонью, сладко пахнущей французским мылом «Люкс», и легко шлепнула по его щеке. — У, бука Морозов! Я так и знала, что ты не поедешь!
— Не то настроение, Мила, — сказал Константин. — Не обижайся.
— Какие глупости! — легко вымолвила она. — Погоди, я сейчас тебя быстренько просвещу, чтобы ты раз и навсегда понял, что есть современная жизнь. Я сейчас…
И Людмила вышла в коридор. Послышался щелчок замка ее сумочки. Она вернулась с книгой, завернутой в потертую белую бумагу, и вынула из нее листок.
— Главные мысли я перевела для тебя. Почитаешь, когда уйду. Поляк — умница, а название придумал скучнейшее. «Психопатология неврозов», как? Но зато какие чудесные мысли… Почитаешь!
Она положила листок на разорванную фотографию Веры.
— Не обижайся, — повторил Морозов.
— Если бы я на тебя обижалась, — вымолвила она и, не закончив фразы, пошла к выходу. — Я просто знала, что тебе сейчас очень весело. Ну, чао аморе.
В ее голосе смешались серьезность и шутовство, и нельзя было разобрать, что у нее на уме. Неяркие глаза смотрели как будто и насмешливо, и печально.
