— Почему уездные?
— Ну районные, какая разница?
— Но я приеду в Старобельск только через год! — с упреком сказала Вера. — Почему ты раньше не сказал, что вы остаетесь?
— Сказал бы — ну и что?
— У вас несчастье? — вдруг догадалась Вера.
— Нет, — покачал головой Костя. — С чего ты взяла? Просто отец решил, что мы переезжаем к его родителям.
Уголки ее рта опустились, она холодно поглядела на Костю.
Тогда он еще не знал ее странную особенность угадывать болезненные человеческие состояния; впоследствии он убедился в этом — она чувствовала любое отклонение от нормы. Однако удивительным было все же другое, то, что у нее самой было строгое представление об этой норме и она следовала ему тем тверже, чем сильнее убеждалась, что для большинства современных людей такая жизнь давно сделалась неприемлемой.
Вера посмотрела на черную надпись на стене интерната и сказала:
— Все это детская забава… Правда, Костя?
— Может, и забава, — неопределенно ответил он. — Прихоть скучающей на отдыхе девчонки… Ты это имела в виду?
— Нет, это не забава, — улыбнулась Вера. — Я не хочу, чтобы ты так думал.
— У отца на шахте люди погибли, — мрачно произнес Костя. — Был взрыв.
— Он виноват? — спросила Вера.
— Я виноват, — сказал он. — Ты с ужасом думаешь: сын убийцы! Ну что? Думаешь?
— Я не думаю так, — покачала головой Вера. — Кто бы ни был твой отец, а у тебя своя жизнь… Ты хороший, Костя. Ты должен знать, что ты хороший, и тогда всем с тобой будет хорошо.
— Но суд ему ничего не сделал, а он уехал! Если уехал, то на нем осталась вина… Я не знаю, как мне теперь к нему относиться.
Она взяла его за руку. Он отдернул руку. Вера подошла к нему и глядела на него. Она снова взяла его руку и бессознательным быстрым движением прижала ее к груди. Несколько секунд они смотрели друг на друга, ощущая чудо своего необычного одиночества на земле. У них не было ни опыта, ни примера, которому можно было следовать. Они не догадывались, что началась самая счастливая пора их жизни. А она началась.
Теперь им уже было неважно, куда и зачем идти, и они покинули двор гаршинского дома, не вспомнили, зачем были здесь. Дом, глухонемые дети, городок, несчастье семьи — все это осталось по ту сторону черты, за которую Костя и Вера сейчас перешагнули…
Потом Костя часто приходил сюда, смотрел на черную надпись на белой стене, видел гуляющих по двору молчаливых детей, сладостно и горько делалось ему. Девушка в сером льняном платье как будто бродила по размытой осенним дождем земле, шла по утоптанному грязному снегу, стояла под апрельской капелью — и прижимала к груди его руку.
