Мне хочется нести к тебе цветы,
Те юные, душистые цветы,
Что ты всегда любила»…
Что это?! Лицо, плечи, белоснежное платье Безэа — все залилось алым отсветом. Пять окон зала полыхали зловещим пламенем. И вслед публике, в панике теснящейся к выходу, с подмосток несся дикий вопль Безэа:
— Голим! Голим! Смотлите — там все заголелось!
— «Песчинка»! — мелькнуло у меня в голове… Вскочив на подмостки, я схватил Безэа за плечи:
— Замолчите!
Она впилась в меня безумными глазами. Потом, побелев, как мел, пошатнулась… я подхватил ее и понес в ее комнату. Сдав бедняжку служанке, я побежал узнать, в чем дело. Внизу ко мне кинулись смущенные молодые человеки.
— Что с нашей звездочкой? Она испугалась? А мы то хотели услужить… эффект этакой, световой… Бенгальский огонь велели зажечь на балконе, как только она начнет читать…
— Да, бывают услуги… — вежливо намекнул я и поспешил к Безэа.
Она уже сидела на диване и тыкала в опухшей носик пуховкой. Увидя меня, зашипела:
— Довольны? Выследили таки? И тоже будете издеваться… — За моей спиной послышалось знакомое хихиканье.
— Что, водонушка? Калкнула таки? Сыл выпал… Хе-хе-хе…
— Уйди!
— Волона, волона! А хочешь, я скажу ему твою фамилию, имя и отчество?
— Не смей, гадина! Я сама скажу!
И мужественно отчеканила:
— Валвала Глигольевна Тлоекулова!
Это было так комично, что забыв печальную обстановку, я захохотал, как мальчишка…
— И вы тоже! — печально сказала Безэа.
— И ты, Блут! — подхватил Квач.
— Не обижайтесь! — взмолился я, — ну, хотите — целую неделю буду болтать с вами без этой несчастной буквы? Но какая же вы молодчина! Какая сила воли! Какая неусыпная слежка за собой! И с такой сплои, да не вылечиться!
— Вылечиться можно от чего угодно. Но где взять то, чего нет? «Из ничего не будет ничего»…
— Это слова кололя Лила, — напыщенно пояснил Квач.
— Шут! — Безэа невольно засмеялась и сейчас же опять заплакала, уткнувшись носиком в подушку.
Квач мешком шлепнулся на пол и стал нежно гладить Безэа по плечу.
— Пойдешь в кино, китаяночка? Иди, глупышка! Неужто так и погибнуть таланту?
Я, считая себя лишним, выскользнул из комнаты… Но до меня успела долететь слабая, как вздох, мольба:
— Квач, похудей….
Вариант 2-й.
Тени голубели под утесами. Тишина и зной плыли над шелковой пеленой шаловливых мелких волн.
Мы замолчали. Квач монотонно всхлипывал.
Внезапно тяжкий гул всплыл откуда то снизу, словно с исподу шлепнуло о земную пленку исполинским комлем. Ласковые волны взвилась пенными великанами, и скалы ахнули и, обливаясь каменным потом — каплями щебня — осели назад, как вспугнутые лошади. Даже Квач всполошился, отлип от облюбованного ложа и тяжко вдавил массивы ступней в теплый и влажный песок.
