- Я верю в другое.
- Поделись.
- Ты же им все равно следовать не будешь, а спорить я не хочу.
- Верить... Верить - дело ненадежное, несерьезно это. Верить - значит быть обманутым.
- Не люблю я партий. Никаких. Человек теряет себя в стаде. Приобретает стадную психологию, стадную речь, даже искусство оказывается. А меня волнует первооснова духовной жизни. Почему люди столь жестоки, почему столь заразно насилие, почему у людей нет отвращения к разрушению, к боли, к страданиям? Чего не хватает в человеке, какого такого витамина, если у него нет жалости, - вот что меня волнует. Где источник зла? Или мы, являясь частицей мира, где каждый вид поедает другой, являемся ещё и носителями его жестокости? Или в нас живет этот голод жестокости и мы должны утолять его? Что поддерживает зло - отсутствие страха перед возмездием или удовольствие от зла?
- У нас есть все - финансы, умные люди, энергия и желание, современные технологии, наконец. Сейчас мы балансируем, приходится нарушать законы, но это дело времени. Будем внедрять и совесть, и справедливость.... Дойдем и до этого. Перекуем мечи на орала. Скажи, кому ты нужен сейчас, кому полезен со своими необыкновенными способностями? Ведь тебе они даны для какого-то дела, может быть великого... Почему ты не используешь это? Так зачем ты? Чтобы пялиться по ночам в звездное небо, искать абстрактную духовность?
- Пока я хочу не многого - помочь одному человеку. Больному ребенку. Дочери Козиной.
- Ты извини меня за "пассию". Сорвалось.
- Ничего, бывает.
- Мы же не собираемся тебя использовать как партийного функционера. Ты бы и стал заниматься своим делом, и нам бы помог. Плохо у нас с идеологией, просто отвратительно. С организацией ещё более или менее ничего, а с этим плохо. Рынок, прибыль, обогащение не может быть идеологией, я ж понимаю. А партия нам нужна, чтобы со временем пройти во властные структуры. И тогда создадим тебе целый институт... НИИ биоэнергетики.
- Нет, Дима. Уволь. Ты извини меня, говоришь ты прекрасно, но как все. Если честно, я с вами только потому, что Бурмистров просил меня помочь Козиной. Больше меня ничего у вас не держит. Потому и езжу - с тобой, с Капитоновым. Какую-то неделю среди вас, а чувствую себя как после вибростенда. Во всех вас есть какая-то злость, какой-то темный стержень, который я вижу. Что-то каменное, непреклонное. Скажи, Дима, ты сам, один, можешь достать эти деньги для Козиной? Без всех этих махинаций с военными?
