Епископ вздрогнул и пришел в себя. Он думал о статье на тему о чудесах, которую только что кончил для одного журнала, и шалел, что взятый им тон, хотя и в соответствии с направлением современной мысли, имел нечто, приближающееся к скептицизму.
— О, совершенно, — произнес он.
— Так все, что я могу сказать, — гневно заявил генерал, — это — что я умываю руки во всем этом деле, во всем этом деле, во всем этом деле. И если наши мальчики теперь так воспитываются, неудивительно, что страна идет к собакам, к собакам, идет к собакам.
Дверь громко хлопнула за ним. Заведующий обернулся к мальчику с доброй, заискивающей улыбкой.
— Нет сомнения, — сказал он, — что вы раскаиваетесь в этом необдуманном поступке.
— Сэр, да, сэр.
— И вы не сделали бы этого больше?
— Сэр, нет, сэр.
— Так я думаю, — сказал заведующий, — что мы можем отнестись мягко к тому, что, в конце концов, было просто мальчишеской шалостью. А, епископ?
— О, конечно, заведующий.
— Это точно такая же вещь., ха, ха!.. которую вы или я могли бы сделать… гм… в этом возрасте.
— О, вполне.
— Так вы напишите мне двадцать строчек из Виргилия, Мелинер, и мы не будем больше об этом говорить.
Епископ вскочил со своего кресла.
— Мелинер? Вы сказали — Мелинер?
— Да.
— У меня секретарь с такой фамилией. Вы случайно не родственник его, мой мальчик?
— Сэр, да, сэр. Брат.
— О! — сказал епископ.
Епископ нашел Августина в саду, где тот пускал струю раствора китового жира на розовые кусты, так как был большим любителем-садоводом. Епископ положил ему на плечо дружескую руку.
— Мелинер, — сказал он, — не думайте, что я не увидал за этим удивительным случаем вашу скрытую руку.
— А? — спросил Августин. — Какой удивительный случай?
— Как вы знаете, Мелинер, я и преподобный Тревор Энтвистль были принуждены прошедшей ночью по причинам, которые, уверяю вас, были благородны и согласны с самым чистейшим духом истинной церковности, отправиться и выкрасить в розовый цвет статую старого Жирного Хе*меля. Только что сейчас, в кабинете заведующего, мальчик сознался, что это сделал он. Этот мальчик, Мелинер, был ваш брат.
— О? Да?
— Это вы для того, чтобы спасти меня, внушили это признание, не отрицайте, Мелинер.
Августин улыбнулся смущенной улыбкой.
— Это были пустяки, пископ, сущие пустяки.
— Надеюсь, что дело это не вовлекло вас в слишком большие расходы. Насколько я знаю братьев, молодчик этот едва ли отдал бы даром эту благожелательную хитрость.
— О, всего несколько шиллингов. Он хотел три, но я выторговал у него.
