Но стило мне отложить сэндвич и ответить на звонок, как все изменилось. Ситуация встала с ног на голову, и для меня впервые забрезжил крохотный лучик надежды. А еще я как никогда испугался.
– Семнадцать ноль-ноль, пятница, одиннадцатое мая, – сказали мне.
И вот сегодня пятница, одиннадцатое мая, роковой час приближается, и я уже не думаю о семи детях в Йемене, которых своим решением отправил в общую могилу под грудой пепла и обломков медресе.
Сейчас я думаю только о том, что может произойти со страной.
– Где же она? – бормочу.
– До пяти еще есть время. Придет.
– Придет… – повторяю я, меряя комнату шагами. – Откуда тебе знать? Звони…
И тут телефон сам звонит. Кэролайн отвечает:
– Да, Алекс… хорошо… она одна?.. да… отлично, делай что должен… да, только быстро.
Положив трубку, Кэролайн поднимает взгляд.
– Она здесь, – говорю.
– Да, сэр, пришла. Ее как раз обыскивают.
Смотрю в окно на покрытое пятнами туч небо.
– Что она мне скажет, Кэрри?
– Хотела бы я знать, сэр. Посмотрим.
Мне велели встретить гостью одному, без свидетелей. В Овальном кабинете я и останусь один – физически, потому что Кэролайн будет следить за нами по монитору в комнате Рузвельта.
Куда девать руки – не знаю. В животе – полномасштабная революция.
– Боже, я так не нервничал с тех пор, как… – осекаюсь. – Я ни разу так не нервничал.
– По вам не скажешь, сэр.
Киваю.
– И по тебе. – Кэролайн никогда не проявляет слабости. Прямо сейчас мне это на руку, потому что рассчитывать больше не на кого. Во всем правительстве США, кроме меня, о встрече известно только ей.
Кэролайн уходит, а я встаю у стола и жду, когда Джо-Энн приведет гостью.
Время тянется бесконечно долго. Наконец она открывает дверь.
– Господин президент…
Я снова киваю. Вот оно.
– Впусти ее.
Входит девушка в грубых ботинках, рваных джинсах и сером лонгсливе с надписью «Принстон». Худая, как бродяжка; длинная шея, выступающие скулы и широко посаженные глаза, выдающие в ней уроженку Восточной Европы. Прическа – из тех, что мне никогда не понять: правая сторона выбрита под машинку и прикрыта длинным начесом слева, свисающим до костлявых плеч. Этакая помесь модели Келвина Кляйна и евротрэшевого панка.
Посетители, впервые попавшие в Овальный кабинет, обычно жадно впитывают все детали, дивятся на президентскую печать, на стол «Резолют». Гостья не такая. В ее глазах – за каменной маской на лице – я вижу чистую ненависть. Отвращение ко мне, к кабинету и всему, что он воплощает.
