Потому что на это у нее был ответ.
– Слышал рассказы, как волк в капкане отгрызает себе лапу? – сказала она. – Этот мальчик – моя лапа. Без него мне никогда не быть целой, но я лучше сдохну, чем откажусь от свободы.
Син улыбнулся, и она увидела грусть в его глазах. Что-то в ней высвободилось. Дело было сделано. Здесь все кончено. Сейчас ей хотелось только прослушать все сообщения Джима и найти самый быстрый транспорт на Тихо. Она была готова вернуться домой.
Син раскинул руки, и она последний раз приникла к нему, скрылась в его объятиях и припала головой к его груди. Она грязно ругнулась – Сип хмыкнул. От него пахло потом и благовониями.
– Ах, Костяшка, – пророкотал Син, – зря тебя сюда принесло. Суи дезоле[10], а?
Он покрепче обхватил ее, прижал ее руки к бокам. И выпрямился, оторвав ее от палубы. Что-то укололо Наоми в бедро, и Карал неловко отступил, не успев спрятать иглу. Наоми забилась, ударила Сина коленом. Его сокрушающие объятия выдавили весь воздух из легких. Она укусила Сина в плечо – там, куда дотянулась, – и почувствовала вкус крови. Голос великана ласково убаюкивал ее, но слов она уже не различала. Онемение расходилось от ноги к животу. Казалось, что Син падает вместе с ней, но все никак не может упасть. Вот он перевернулся, не отрывая ног от настила.
– Не надо! – захлебнулась она и услышала свой голос словно издалека. – Пожалуйста, не надо.
– Надо, Костяшка, – отозвался Син. – Такой план иммер, всегда. Для того и затеяно.
Мысль пришла в голову и ускользнула. Она хотела вогнать колено ему в пах, но больше не чувствовала ног. Дышалось шумно и трудно. Через плечо Сипа она видела стоящих у трапа людей. И свой корабль. Корабль Филипа. Все они наблюдали за ней. Филип тоже без выражения смотрел на нее. Наоми не знала, кричит она, или ей это кажется. А потом словно выключили свет, и мысли погасли.
Во время пилотирования корабля – любого корабля – наступал момент, когда ощущение тела у Алекса распространялось на все судно. Он знал, что чувствует корабль при маневре – насколько сокращается перегрузка при отключении того или иного двигателя, как много времени занимает кувырок в срединной точке маршрута, – и все это создавало ощущение глубокой интимности. Иррациональным образом менялось самоощущение. Алекс по-другому сознавал себя. Переход от «Кентербери» – тяжелого, величественного колонистского корабля, приспособленного для буксировки льдин, – к фрегату упреждающего удара, который позже получил имя «Росинант», словно сделал Алекса на двадцать лет моложе.
