Филип долго не шевелился. У Наоми перехватило горло, так что она и вздохнуть не могла.
– Я понимаю, – сказал ей сын.
Сын, которого она опять покидала. Который возвращался к Марко и к тому, чем был Марко.
– Твой отец – нехороший человек, – вырвалось у Наоми. – Знаю, ты его любишь. Я тоже когда-то любила, но он не…
– Не оправдывайся, – прервал ее Филип. – То, что ты сделала ради нас, я ценю. Большего ты сделать не хочешь. Грустно, но он предупреждал о такой вероятности.
– Ты мог бы улететь со мной. – Этого Наоми говорить не собиралась, но едва слова прозвучали, она поверила в них всей душой. – Нам в команду нужны люди. Мы независимы, хорошо обеспечены. Сделал бы рейс со мной, а? Чтобы… как следует познакомиться?
В первый раз сквозь сдержанность ее сына прорвалось настоящее чувство. Между бровями протянулись три тонкие черточки, а в улыбке отразилась растерянность – или жалость.
– Мне вроде как есть чем заняться, – сказал он.
Ей хотелось упрашивать. Хотелось подхватить его на руки и унести. Хотелось вернуть его. Это было неприятнее, чем боль потери.
– Тогда, может, в другой раз, – закончила она. – Когда захочешь, только дай знать. На «Росинанте» тебе найдется место.
«Если Марко тебя отпустит, – подумала, но не сказала она. – Если не станет мучить тебя, как меня когда-то. – И сразу возникла другая мысль: – Как же я буду объяснять все это Джиму?»
– Может, потом, – кивнул Филип. Он протянул руку, и они обхватили друг друга за запястья. Он отвернулся первый – отошел, спрятав ладони в карманы.
Чувство утраты было огромным, как океан. Она осознала разлуку не сейчас. Наоми ощущала ее каждый день с того момента, как ушла от Марко. Каждый день, что она жила своей жизнью, а не той, что предписал ей он. Сейчас так больно было просто потому, что она видела, во что сложились все эти дни, и ощущала их трагичность.
Наоми не заметила, как рядом оказались Син и Карал. Она вытерла глаза основанием ладони – сердито, смущенно, в страхе, что доброе слово покончит с остатками ее самообладания. Доброе слово или жестокое.
– Хой, Костяшка. – Гулкий, как лавина, голос Сина звучал тихо и мягко. – Ну что – никак не коммт мит[9]? Филипито – это что-то. Понятно, сейчас он натянут до звона, но сейчас он в деле. Когда он не пасет стадо, с ним весело. Иногда он даже милый.
– У меня были причины уйти, – проговорила Наоми, и каждое слово казалось ей тяжелым, липким, правдивым. – Они никуда не делись.
– Он твой сын, пет? – напомнил Карал, и укор в его голосе успокоил Наоми.
