Но момент явно был утерян.
Я посмотрел на Машу, она закатила глаза.
– Вот и шути после этого с автором, – сказал я.
Паша встал и улыбнулся:
– Рад был увидеться.
Ушел.
Я посмотрел на Машу:
– Что это было?
– Как! Ты не знаешь? – она была удивлена.
– Не знаю чего?
– У-у-у-у, там дивная история. За десертом расскажу.
Зная Машу, можно было даже не начинать. Дальше на все мои вопросы она максимум, что сказала бы – «когда я ем, я глух и нем». Пришлось ждать десерта. В ответ я на все ее сигналы как-то завязать разговор красноречиво поднимал брови, но стоически молчал.
Это даже стало в какой-то момент весело. Маша задавала мне какие-нибудь дурацкие вопросы, а я мимикой изображал ответ. Абсурдность и абстрактность вопросов нарастала с каждым кругом, и ближе к концу мне приходилось азбукой Морзе выдавать последовательность лиц, которые складывались во фразу.
Принесли десерт и мой кофе.
– Ну? – потребовал я.
– Какой ты, однако… нетерпеливый, – Маша тянет свой «Кузнечик» через черную короткую трубочку. Ваня сегодня приготовил его в стакане для виски с широким дном, – ну, слушай. Пашик встречался с девушкой.
– Я ее знаю? – перебиваю я.
– Не перебивай… Нет, не знаешь. А может, и знаешь – Катя, такая светленькая, раньше все с Антоном зажигала.
– С каким Антоном?
– С этим, с ведущим в телевизоре.
Я задумался:
– Нет, похоже, Катю я не знаю.
Маша облизала ложку с сорбетом.
– Вот и не перебивай.
Пашик встречался с Катей. Ну, ты же его знаешь, какой он. Блин, ты только что его видел. Истинный человек искусства. Художник. Все клево, только слишком серьезно все воспринимает. Ну, в общем, у них все хорошо, жизнь бьет ключом, он рисует пятьсот миллионов тысяч набросков: обнаженная Катя у окна, обнаженная Катя у зеркала, обнаженная Катя так, обнаженная Катя эдак. Чисто Шиле. Вся вот эта тошнотворная романтика. Так проходит месяц. Мы пьем вино при крупных летних звездах, и тут Катя взбрыкивает. Говорит нашему Пашику, что уходит от него обратно к Антону.
Пашик в непонятках – все так классно, все так шоколадно, и тут такое. Устраивает истерики, бьет посуду, валяется в ногах. Мол, как так. Все же так супер. Я не пойму, в чем дело. А она же дело не хитрое, на голубом глазу ему и выкладывает что, мол, так и так, Антон, мол, двустволка, мол, я, Катя, хочу еще одного мужика в постель.
Пашик запивает – смерть и ужас мы приносим людям. Неделю не просыхает. Мало спит. Почти не ест. Думает. Представляет себе, как это возможно брать другого парня за член. Потом думает, что, наверное, придется брать не только рукой. Ночами снятся тревожные сны, как другой парень берет его за член. А у Пашика в этот момент стоит.
