Адольфус Типс и её невероятная история | страница 18

Барри набросился на мамин бисквитный торт со сливками и ел кусок за куском и всё время не переставая болтал о тракторе и ферме (и никто не сказал ему, что нельзя говорить с набитым ртом, и это тоже нечестно – меня-то мама всегда за такое ругает). Он бы и весь торт слопал, если бы мама не убрала оставшееся. Барри всё так же мне улыбается, но теперь меня это не так раздражает. На самом деле мне даже нравится.

Потом, когда мы вместе шли по дорожке к воротам фермы, он вдруг опять взял и скис. За всю дорогу почти ни слова не сказал и потом вдруг выпалил:

– А можно я у вас останусь? Я не буду мешать, честно, и в носу ковыряться не буду, честно-пречестно.

Я не могла сказать «нет», но и «да» говорить вот так сразу не хотела. Это же как будто у меня вдруг появится брат. У меня никогда не было брата, и я не уверена, что хочу брата, пусть даже Барри теперь вроде как мой лучший друг. Поэтому я сказала:

– Может быть, я спрошу.

И спросила за ужином. Дедушка даже думать не стал, сразу сказал:

– Парню ведь нужен дом, так? У нас есть дом. Барри нужно кормить. У нас есть еда. Давно надо было взять кого-нибудь из этих эвакуированных ребятишек, но до сих пор мне городские не нравились. А этот ничего, славный. Да и хорошо, если в доме есть парнишка. Будет как в старые добрые деньки, когда твой папа был маленьким. Ты передай, что он может перебираться к нам.

Дедушка даже не спросил, что я об этом думаю, и маму тоже не спросил – просто сказал «да». Это было так неожиданно, мы с мамой оказались к такому совсем не готовы. Похоже, теперь у меня будет как бы брат, который живёт с нами, нравится мне это или нет. Минуту назад пришла мама и села на мою кровать.

– Ты не возражаешь против Барри? – спросила она.

– Вроде бы он славный, – ответила я. Он такой и есть, если только не ковыряется в носу, конечно.

– Одно уж точно, дедушку это порадует, – сказала мама. – А если он станет счастливее, то, может быть, проще будет уговорить его уехать, перебраться к дяде Джорджу. Понимаешь, Лили, они нас всё равно выселят, так или иначе. – Она меня обняла и долго-долго не отпускала. Мама так не делала уже целую вечность. Наверное, она думает, что я для этого слишком большая или ещё что-нибудь, но нет.

Мне уже давно не снился кошмар про папу, и это хорошо. Но я о нём особенно и не думала, а это уже не так хорошо.

Среда, 15 декабря 1943 г.

Сегодня Барри переехал к нам. Он пришёл из школы вместе со мной и принёс свой чемодан. По дороге он чуть ли не всё время скакал и прыгал. Он будет спать в комнате в конце коридора. Дедушка говорит, там спал папа, когда был маленьким. Сразу после чая дедушка повёл Барри кормить коров. Когда Барри вернулся, то по его лицу я поняла: он считает, что попал в рай. Как он говорит, в Лондоне нет ни тракторов, ни коров, ни овец, ни свиней. Он уже решил, что больше всего ему нравятся овцы. И грязь ему тоже нравится, и нравится скатываться со склонов и уделывать куртку овечьими горошками. Маме Барри сказал, что любимый цвет у него коричневый, потому что он обожает грязь, а ещё сосиски. Сегодня я немножко лучше его узнала – маме он рассказывает больше, чем мне. Но я-то слушаю. Конечно, про своего папу Барри много не говорит, но его мама работает в лондонских автобусах «кондукторшей», как он сказал, – это женщина, которая продаёт билеты. Вот почти всё, что я пока о нём знаю, и ещё что он накручивает волосы на палец, когда расстроен, и не любит кошек, потому что кошки над ним смеются. С ним хорошо разговаривать, и он всегда мне улыбается. Но если он теперь живёт с нами, то лучше пусть будет поласковей с Типс, вот что я скажу. В школе он часто накручивает волосы на палец, я заметила это на уроке, – особенно когда что-нибудь пишет. У него не очень-то красиво получается писать. Миссис Блумфелд пытается ему помочь с почерком и правописанием, но он продолжает всё писать задом наперёд. (По-моему, он их боится – букв, я имею в виду). А вот с числами у него всё хорошо. Ему даже не нужно считать на пальцах. Он всё делает в голове, а я так не могу.