Зрители бесновались и орали, хозяин всего этого жуткого бедлама, хоть и выглядел слегка озадаченным, но явно в уме прикидывал новые барыши, а змейка…
Я уже почти минуту не отрываясь смотрела не на беснующихся уродов, не на хрипящего от ярости и грызущего решетку монстра, а на крепко зажмурившуюся посреди круга света зеленокожую девчонку, и на ее судорожно сжатую в кулак, опущенную руку.
Привычное движение плечом и головой, словно она непроизвольно откидывает за спину длинные волосы, которых сейчас нет… шевелящиеся губы… и ритмично выпрямляющиеся тонкие когтистые пальцы, словно отсчитывающие секунды — одна, две, три, четыре… пять!
И такой знакомый, категорически запрещенный, подсмотренный у отца неприличный жест, который никто в этом мире не сможет понять, но все смутно догадываются о его значении — сжатый кулак и вызывающе оттопыренный вверх средний палец!
Лязг падающей решетки… и злобный рык выпущенного из клетки зверя.
Я не закричала только потому, что у меня от ужаса пропал голос. Там, на залитой кровью арене, напротив изувеченного, но все еще сильного и свирепого зверя стояла моя дочь. Катя, Котенок!
Мир пошатнулся, скомкался и с диким грохотом рухнул. Я уже не понимала, где верх, где низ, для меня во вселенной существовало только две точки опоры: изо всей силы вцепившийся в меня, отчаянно кричащий сын и застывшая в пространстве угловатая фигурка дочери.
Не обращая внимания ни на что, я слепо рванулась туда, где белый песок, пропитанный кровью предыдущего бойца, вспенился под лапами сбитого с толку монстра.
Я не понимала, да и не хотела понимать, что и как происходит. Почему азартные крики толпы сменились воплями ужаса и боли. Отчего гнутся и рушатся, как картонные, стальные решетки, еще мгновение назад отделявшие мир смерти от мира жадности и жажды зрелища… Что случилось с хозяином цирка, почему на толстом довольном лице застыла маска недоумения и страха… и откуда столько крови… и что отбросило и в воздухе разорвало в мелкий кровавый дождь кинувшегося наперерез зверя… И что такое кричит не своим голосом мне в спину брошенный эльф…
Мне было все равно. Всего несколько шагов — и я прижала к себе перепуганную, ничего не понимающую дочь, стиснула одной рукой (другая была занята Кукушонком, тоже потянувшимся к сестре), отпустила, судорожно ощупала, снова схватила в охапку, обильно поливая слезами и целуя покрытые тонким узором зеленоватой чешуи щеки, мгновенно наполнившиеся слезами глаза, тонкие, исцарапанные пальцы…
