Видимо, его состояние и есть та самая изначальная, заветная точка отсчета, которую испытываешь под воздействием магии Елены Заславской.
Игорь Дудинский
Солнце, горьковатое, как пампельмус,
Вечер мохитовый.
Когда тебя разморозят[1], Пэрис,
Красивую, голую, с табличкою Хилтон,
Каждый андроид отдаст за тебя свою материнскую плату,
Лишь бы ты пела в клетке его золотой,
Голосом нежным, живым, иногда с холодком,
Носила прозрачные платья.
Когда тебя разморозят, Пэрис,
Тебя поцелует в губы влюбленный криолог.
Скажи, я воскресла?
— Нет, нет, ты немного согрелась!
— Как сон мой был крепок и долог.
И сердце ее забьется пронзительно резко,
И на виске затрепещет синяя жилка,
— Мир твой исчез, он забытая песня, Пэрис.
И по щекам потекут голубые снежинки.
Застрахуй[2] свое сердце, Рокко,
А то остановится ненароком.
Много любви, слишком много.
Ты любишь всех и одновременно,
И этим, наверное, подобен Богу.
Прости за сравнение,
Поэтическая привычка
Выражаться высокопарно,
А правда всегда физиологична,
На то она и правда.
Твой орган — мотор,
А моторы могут ломаться,
Твой Орган-оргАн,
Музыка должна продолжаться.
Журналистка спросит: «И сколько?»
Потом уточнит: «И все-таки?»
Если любовь измеряется в долларах, Рокко,
Тогда говори ей: «Дорого!»
И пусть она примет на веру,
В божественном твоем теле,
Сифредди Рокко,
Застрахованное от остановки
Бьется человеческое сердце,
Словно йо-йо
На тонкой аорте.
Как же ей верили!
Как же в нее только верили!
Так, что однажды замироточил биг-борд[3].
Смотрите, нимб на ее голове, —
Говорил народ.
Как же ей верили!
Казалось, можно портрет и в ладанку —
Носить возле сердца, и быть уверенным —
Сбережет.
Как же в нее только верили!
Так, будто головы наши были из дерева.
А впрочем, вера всегда иррациональна,
Да и ненька — это не Америка.
Может только вера нас и спасет.
Когда парашют надувается,
будто бюстгальтер Мэй Вэст,
И до земли две минуты, и все, пиздец, —
Кинематограф в действии — красивый сюжет —
Рядом рыдает подруга, но надеется на хэппи-энд:
Сейчас за кольцо он дернет
и запасной раскроется весь.
Так и в жизни, надеешься на запасной вариант,
Что после смерти рай, ну в самом
крайнем случае — ад,
Но сейчас нам надо успеть взять карт-бланш:
Голливуд, ганджубас. — в общем, полный фарш!
И может быть, твоим именем назовут диван[4].
Хотя все, что нам нужно,
можно легко перечесть:
Звезды и совесть, если она
конечно же есть,
Плюс еще сердце, рвущееся от любви,
