Его забрали и принесли в темноту. Втолкнули в грязь, втоптали в похоть, вынули все светлое.
В первый раз было мучительнее всего. Он не понимал, почему казалось, что его разрывают на две части, не понимал, почему мужчина над ним втискивается в его хрупкое тело, а руками оставляет синяки на бедрах.
Он не понимал, почему так больно.
Мальчик кричал, но никто не шел к нему на помощь.
Потом стало легче. Потом ему начали вкалывать какое-то вещество прямо в руку, и становилось ярко. Становилось смешно. Смешно не потому, что было хорошо, а потому, что было до истерики непонятно. Это как щекотка. Ты смеёшься, но не хочешь этого.
Но всё же тогда не было больно. И хотелось ещё. Снова и снова окунаться в водоворот красок, чтобы забыть о сотне мужчин, сменяющих друг друга.
Хрупкого мальчика любили клиенты. Кажется, поэтому он и прожил так долго.
Мальчик танцевал. Не ради счастья, а ради новой дозы. Во мраке, муках и неясности он был совершенно один, никому ненужным долгие годы.
Он танцевал на стеклах.
На стеклах, под названием жизнь.
* * *
Мальчик верил, что когда-нибудь станет лучше. Наверное, верил так сильно, что боролся.
Наверное, верил так сильно, что смог обманом добраться до телефона и набрать 911.
Наверное, верил так сильно, что из последних сил держался за ускользающее сознание, когда боль обрушивалась на его тело ударами тяжёлых ботинок со всех сторон. Его поймали. Он успел позвонить.
Мальчик чуть не пропустил тот момент, когда зажёгся яркий свет, раздались выстрелы, а боль куда-то ушла. Он почти умер, но его слух задел добрый голос:
— Хей, держись. Я детектив. Детектив Лайтвуд. Мы вытащим тебя отсюда. Не уходи.
Этот голос спас его тогда.
* * *
— Магнус, все хорошо? — Алек сел рядом с ним на диван и обеспокоенно провел по щеке.
Мальчик улыбнулся.
Сейчас все хорошо.
А как может быть иначе, если рядом с ним его Александр? С глазами цвета васильков, мудрым взглядом и ласковыми прикосновениями.
Его Александр, который буквально олицетворял счастье.
* * *
Мальчик, танцующий на стеклах, вырос.
Ему помогли превратить стекла в пыль — они больше не режут.
Вдвоем танцевать намного легче.
Ветка хрустит под тяжестью ботинка и разламывается на две половинки. Алек вздрагивает.
Лес вокруг него живой. Кажется, что еще чуть-чуть, и почва под ногами начнет дышать, а еще через мгновение раззявит свою пасть и проглотит любого путника, зашедшего в лес без спроса.
Алек, кстати, определенно не спрашивал разрешения, когда заступал за незримую границу, отделявшую его дом от зачарованного леса.
