— Прекрасный рассказ, — хрипло выдохнул Книст. — Прекрасное расследование, инквизитор Рэкис, блестяще проведенное. Но, уверен, вы хотите что-то от меня услышать?
— Зачем? — проскрежетал Таронский. — Зачем вы предали нас?
Наступила тишина. За окном, где-то далеко, раздавался шум голосов, похожих на прибой моря. Горизонт наливался багровым рассветом.
— Поймешь ли ты…, — начал было старик, но закашлялся.
На грудь упали кровавые капли. Но Длань, сильный человек, поднял голову и вновь заговорил, хотя слова давались с трудом:
— Для людей весь мир дуальный, он имеет два полюса. Отними один — исчезнут мотивы, сотрутся моральные принципы. Люди потеряются в себе. Без света не будет тьмы, без знаний о хорошем невозможно узнать о плохом. Человеку необходимы эти два полюса, иначе рухнет его жизнь, — Длань перевел взгляд с Таронского на небо за окном. — Люди сами строят свое бытие. Сами устанавливают рамки морали. Сами стараются соблюдать. Но, правда в том, что человеку нужен враг. Тот, которого можно без зазрения вывести за эти придуманные рамки, чтобы стало нагляднее видна та грань, за которую уходить нельзя. Что бы был тот образ, который будет составлять другой, противоположный полюс. И если врага нет — его нужно придумать.
Таронский прислонился к стене и слушал, сложив руки на груди. Он был практически неразличим в предрассветных тенях, лишь горели два глаза, пронзающих холодным взглядом умирающего старика.
— Тригмагистрат всегда старался заботиться о тех, кому была нужна помощь. А вышло так, что она стала нужна всем и сразу, когда Мертвый материк шагнул на нашу землю, оставив нам жалкую полоску побережья. Что могли предложить мы? Остатки магии? Знания? Защиту? — Длань судорожно вздохнул. — Мы все это дали. И общими усилиями стали жить дальше. И все было хорошо до недавнего времени.
— До появления Грея, — вставил Таронский.
— Ты сам все понимаешь, — кивнул старик. — Он пришел к нам сам, минуя охрану. Стоял вот тут, чуть правее того места, где стоишь ты. Он начал говорить. В его речи не было просьб или угроз — он просто рассказывал нам о том, что увидел по пути сюда. И он открыл нам глаза.
Книст вдруг захрипел, дернулся в кресле, но, казалось, что кроме плеч и головы он не может двинуть ни единым мускулом. Гримаса боли исказила морщинистое лицо, на виске вздулась толстая вена.
— Грей сказал, что на севере сохранились потомки темных, потомки ссыльных еретиков. Что они живут на острове, — уронив голову на грудь хрипел старик, словно стараясь успеть выговориться. — Что они готовы вернуться, чтобы жить рядом. Жить в мире, ибо слишком много потерь принесла им последняя война. Он говорил, что они специально поднимут из болот свой старый город Эвилгард, что поделятся магией. Он говорил — а мы думали. Думали и видели — воины Стоунгардского Серпа измельчали. Люди измельчали, поддавшись судьбе. У людей пропал полюс, который заставлял их бороться, преодолевать себя, расти. Большая часть оставшихся в живых — это воины, которые не умеют, да многие и не хотят, выращивать хлеб и строить дома. А без войны они начали вдаваться в пьянство, убивать друг друга. Долгое соседство с Мертвой землей перестало пугать, стало обыденностью. Люди перестали бояться. А без страха нет жизни. Без страха не успеть, не достичь, не смочь. И сильные, умеющие выживать еретики попросту сокрушат их. Потому, когда Грей ушел, я высказал мысль, которая помогла бы нам возродить угасающую жажду жизни. Я предложил создать врага.
