— Трудно сказать что-нибудь определённое. Всё зависит от того, с какой быстротой произойдёт смена событий. Большую роль будет играть пример других городов. Хотя, говоря по правде, у нас в управлении вполне сознательной публики не очень-то много. Вы вот слышали, этот старик поднимал вопрос о проведении в жизнь намеченных мероприятий. И знаете, он по-своему прав. Публика осыпала его насмешками. Не поняли, какие, в сущности, честные побуждения заставили этого старика выступить в непривычной для него роли публичного оратора. А ведь если разобраться как следует, слова его совсем не так пусты, как это кажется на первый взгляд.
— Значит, Вы не вполне доверяете сегодняшнему энтузиазму толпы?
— Далеко нет. Толпа всегда останется толпой. Понурливое стадо! Да и вообще говоря, я не особенно надеюсь на железнодорожников.
— Почему это?
Евсеев замялся.
Он совсем не был расположен вступать в спор.
— Ведь вы же знаете моё мнение… Когда освободительное движение выливается в форму решительной борьбы, надеяться можно только и только на рабочих.
— Слыхали! — задорно подхватила старшая Косоворотова. — «Освобождение рабочих должно быть делом самих рабочих». А разве железнодорожники не тот же пролетариат?
— Ну какой там пролетариат! Чиновники… Люд двадцатого числа.
— А студенческое движение Вы тоже сводите на нет? Студенчество всегда было авангардом революции.
— Что же, я не отрицаю этого, но ведь в бою не авангард решает дело.
В голосе Евсеева послышались нотки раздражения.
— Удивляюсь, как это Вы не можете понять! Раз речь идёт о громадном политическом перевороте, а может быть, и даже, пожалуй, несомненно, о крупном изменении в социальном строении страны, то тут нужно ожидать большой ломки. Необходима отчаянная борьба, героическое самопожертвование. А кто больше всех способен на это, как не рабочие?!
— Да почему же?
— По очень простой причине. Взрыв народного отчаяния бывает тогда, когда чаша переполнится с краями. А кому больше всех достаётся, как не рабочим?
— Будет вам, господа, спорить! Помолчите, — нетерпеливым тоном вмешалась Нина Константиновна. — Слышите, начинают петь. Это, должно быть, наши спутники. Да тише же!
Справа, из глубины рощи, послышалось отдалённое пение.
Слов ещё нельзя было разобрать, но торжественный мотив был знаком и Евсееву, и барышням.
— Да, это наши поют… Со сходки, — прислушался Евсеев.
Они несколько задержались.
Песня приближалась.
Уже ясно были слышны слова:
— Пусть нас по тюрьмам сажают…
