Уверенный тон оратора, видимо, импонировал толпе.
Раздавались отдельные одобрительные восклицания.
Сыпались едкие остроты по адресу начальства.
Человек в очках спокойно и уверенно развивал выставленное им положение.
В его манере говорить сказывалась привычка к публичным выступлениям.
Он умел, видимо, держать свою аудиторию в крепких руках, создавать среди слушателей то или иное настроение.
Хотя успеху его речи несколько мешал заметный еврейский акцент.
Голос также был недостаточно силён…
Наиболее экспансивная часть публики — молодёжь — слушала оратора с увлечением.
Раза два срывались аплодисменты.
— У нас хотят отнять единственное наше пока оружие, — уже хриплым от утомления голосом выкрикивал оратор. — Нам грозят! Нас запугивают, как детей! Товарищи, не рисуется ли вам вполне естественный выход из данного положения? Чем, по-вашему, мы должны ответить на этот циркуляр?! Товарищи, призываю вас стойко бороться за свои права! Мы должны показать, что не боимся репрессий. Когда просыпается общественное самосознание, когда окрылённая свободная мысль разбивает вековые оковы, то ничто в мире не может противостоять этому натиску! Вот здесь, в этой жалкой бумажке нам говорят: «Откажитесь от своих надежд на лучшее будущее. Откажитесь от славной и честной борьбы за лучшую долю, за освобождение трудящегося люда». Нет, товарищи, мы не откажемся и не отступим назад! И единственным, достойным наших убеждений ответом на этот мёртворождённый циркуляр — будет забастовка!
Оратор замолчал и вытер платком вспотевший лоб.
Дружные аплодисменты покрыли его заключительные слова.
— Браво! Правильно!
— Мы должны бастовать.
— Нас не запугают…
— В единении сила!
Однако далеко не все разделяли энтузиазм толпы.
Попадались хмурые, недовольные лица.
Мелькали скептические улыбки.
— Эх, публика! — вздыхал кто-то, вполголоса переговариваясь с соседом.
— На словах-то все храбры, а как до дела дойдёт, так и не найдёшь никого!
— Э, пускай их покричат, потешатся.
— Не люблю я этого… Граждане на час!
Оратор, награждённый аплодисментами, совершенно неожиданно встретил оппозицию в лице одного, до сих пор скромно молчавшего, слушателя.
Это был какой-то старичок с тихими, робкими манерами, скромно, даже бедно одетый.
Он всё время внимательно прислушивался к словам оратора и недоумевающе покачивал головой.
Теперь протиснулся вперёд и, очевидно, сам удивляясь своей смелости, обратился к оратору.
— Позвольте спросить… Желательно бы выяснить, как теперь эти самые слова понимать. Касающе забастовки…
