Руки его заметно дрожали.
Он напряжённо следил за развёртывавшейся лентой, испещрённой черточками.
Аппарат стучал мелко, дробно, как будто испуганно…
По комнате взад и вперёд расхаживал молодой офицер в гвардейской форме.
Его красивое лицо выражало скуку и нетерпение.
Шаги были вялы и нерешительны, как у человека, который не знает, как ему убить время.
Он поминутно закуривал, щёлкая массивной крышкой серебряного портсигара.
По временам наклонялся над аппаратом и смотрел через плечо телеграфиста.
Тот ёжился и дрожащими пальцами откидывал ленту.
…Офицер вынул из кармана узких рейтуз изящные золотые часы и нетерпеливо пожал плечами.
— Удивительно, как они копаются!
Точно в ответ на это восклицание за дверью послышалась возня и лёгкое покашливание.
Вошли фельдфебель и жандармский вахмистр.
Фельдфебель отряхнул снег с шинели и отрапортовал сиплым басом:
— Готово, вашескородие!
— Наконец-то! Могли бы, кажется, сделать поскорее.
— Так что позвольте доложить, вашескородие, земля очинно мёрзлая… Насилу выкопали.
— Всё готово? — сухо, официальным тоном осведомился офицер…
— Так точно, вашескородие. Взвод, как приказано по наряду, опять же могилы, — торопливо скороговоркой начал фельдфебель, но офицер перебил его, с оттенком досады махнул рукой.
— Ну, хорошо… Идём!
Они направились к большому продолговатому зданию, черневшемуся несколько поодаль от платформы.
Здание это было окружено цепью часовых.
Внутри, в большой голой комнате с высоким потолком и закоптелыми стенами, сидело и лежало несколько человек.
Здесь было холодно и темно.
Комната эта, служившая ранее помещением для кондукторских бригад, уже несколько дней не отапливалась.
На полу и на стенах выступал морозный иней.
…В темноте слышались подавленные вздохи, односложные фразы.
Говорили тихо.
…Из дальнего угла доносились какие-то слабые ноющие звуки: точно кто-то всхлипывал или бредил во сне.
…Дверь отворилась.
По стенам заметался свет фонарей, принесённых солдатами.
Послышался оклик:
— Встать!
Кучка людей зашевелилась.
Вахмистр держал в руках список.
Свет фонаря прыгал по серым обшлагам его шинели, по смятой бумаге.
— Кондратьев Иван! — медленно прочёл жандарм.
Из кучки выделился высокий, сухощавый парень по внешности, деповской слесарь.
Он сделал несколько шагов вперёд, нервно кутая шею в старый, рваный шарф.
…Кто-то глубоко и протяжно вздохнул.
Жандарм нахмурился, откашлялся и продолжал:
— Сокольский Александр!
Брюнет с густой проседью, в тужурке с путейскими кантами и в полушубке, накинутом на плечи, бодрой, размеренной походкой подошёл к дверям.
