Мальчик поелозил в кровати, глядя на меня.
– А мама?
– Умерла от рака, – быстро ответила я. – Вот только.
Меня даже смутило, как недавно это было – всего месяц назад. Он мог бы спросить, почему я тогда работаю. Но жизнь продолжается, хотя на душе тяжело, даже когда я каждый вечер заезжаю к отцу.
– Чертов рак, – сказал он тихо с интонацией взрослого. – Всюду он.
– Знаю. Знаю.
Он поднял руку почесать облысевшую голову и выглядел так похоже на маму перед смертью – слишком худой, совершенно лысый. Мне пришлось отвернуться.
– Это, наверное, трудно? Лечить раковых больных?
Я моргнула. Не помню, чтобы кто-нибудь такое спрашивал. Видимо, у взрослых есть запретные темы, которых у него не было.
– Да, – почти шепотом сказала я. – Но это все равно хорошее дело.
Я поежилась, несколько смутившись. В тесной палате было полутемно.
Он слегка улыбнулся и сменил тему.
– Рейч, хотите посмотреть на крутую штуку?
Он задрал свою черную футболку. Под ней оказалась вытатуированная на ребрах футбольная карточка. «Ньюкасл юнайтед».
– За Город! – засмеялся он.
Я встала, наклонилась ближе.
– Когда ты это сделал? – удивилась я.
– На прошлой неделе. Решил отметить середину пути.
Схема его химиотерапии была долгой. Дольше, чем у всех моих прежних пациентов.
– И мама тебе разрешила? – Я была в ужасе. Последствия татуировки у человека с ослабленным иммунитетом могут быть самые худшие. – Ты же целую вечность не сможешь кровь сдавать.
Я поймала себя на том, что делаю ему выговор, и заставила себя остановиться – я ему не родитель.
– Ну конечно, она не знает, – он усмехнулся и опустил футболку, закрыв татуировку.
Я не могла избавиться от стандартных мыслей: как это будет выглядеть в его шестьдесят, когда интерес к футбольным карточкам пройдет. Что, если он захочет вообще забыть, что у него был рак?
– Не говорите ей, прошу вас, – добавил он быстро.
Я размышляла, скажется ли это на лечении. Скорее всего, нет.
– Хорошо, – сказала я. Сохраню его тайну.
Я снова наклонилась к нему, он опять задрал футболку. Вроде бы воспаления не было. Я посмотрела ему в глаза, почему-то выражение моего лица вызвало у него смех, который закончился приступом кашля. Что-то меня насторожило. Слишком хорошо откашливался, очень много мокроты.
– Погоди, – попросила я, снимая с шеи стетоскоп и прикладывая к его груди. – Дыши.
Он все еще кашлял, пытаясь совладать с дыханием. Звук этого кашля мне не нравился.
– Что это? – спросила я у Бена, как только он вернулся домой.
