— Что вы хотите, чтобы ваш сын увидел? — спросил Калиостро у отца ребенка.
— Я хочу, чтобы он увидел свою мать и сестру, которые остались дома, ответствовал отец семейства. Калиостро опять забормотал заклинания, а затем спросил у мальчика, что тот видит. Ребенок отвечал, что видит мать и сестру.
— А что делает твоя сестра?
— Она держит руку у сердца, словно оно у нее болит… а теперь пришел домой брат, и она его целует.
На этом «эффектном» трюке Калиостро раскланялся, и сеанс закончился. Митавская публика уверовала в сверхъестественные способности палермского проходимца. Как же выглядел этот человек, чья деятельность вызывала столь высокий интерес и безоговорочное доверие? Джованни Казанова во время своих скитаний встречавший Калиостро лет за десять до его приезда в Россию, оставил нам описание его внешности. Выглядел тогда Джузеппе Бальзамо, еще не принявший «графского» достоинства, так: «Ростом мал, крепко сбит, лицо запоминавшееся, исполненное отваги, наглости, насмешки, плутовства…» На Казанову большое впечатление произвели способности Бальзаме как рисовальщика: «Талант его был несомненный, а меж тем он клялся, что ему на жизнь не хватает, но я ему не поверил. Он был из природы гениальных лентяев, что предпочитают бродяжничать, а не трудиться». Кстати, Бальзаме не преминул похвастаться своими талантами и в области подцепки документов, на что Казанова рассудительно заметил, «что он может извлечь из него немалую выгоду: но действовать надлежит с высокой осторожностью, а то можно и головы лишиться». Казанова счел Калиостро за неаполитанца или сицилийца, но более о внешности интересующей нас персоны не сообщил ничего, уделив повышенное внимание его прекрасной спутнице. Спутница и жена Лоренца Бальзаме, должно быть, действительно красивая женщина, привлекала внимание окружающих мужчин, выступая в качестве «живца», — они заговаривали с ней, а дальше все зависело от ума и обаяния Калиостро, его способности заинтересовать собеседника…
Но мы немного отвлеклись, вернемся к внешности нашего героя. У нас есть возможность дополнить скупые сведения великого сердцееда воспоминаниями очевидцев курляндских фокусов «графа». «Он был на вид похож на разряженного лакея: его необразованность бросалась в глаза с первого взгляда, он даже писать не мог без грубых ошибок. По-французски он говорил плохо… даже на родном итальянском языке он, строго говоря, не умел изъясняться, а говорил на угловатом сицилийском диалекте», но все это не смущало великосветскую публику Митавы, ведь, как мы знаем, Калиостро много распространялся о своем восточном происхождении. Это объясняло, с точки зрения его почтитателей, грубую, простонародную манеру вести беседу и некоторое отсутствие светских манер. Тем более что внешне Калиостро вел себя выдержанно и корректно, «не предавался ни обжорству, ни пьянству, никаким вообще излишествам; он проповедовал воздержание и чистоту нравов и первый подавал тому пример».
