Не менее интересными представляются и данные «вертикального» сопоставления суммарных негативных влияний в сравниваемых подгруппах. Так, в первых трех подгруппах отмечается некоторое снижение их интенсивности во II периоде, которое можно рассматривать как признак позитивного изменения целостной семейной ситуации в связи с рождением ребенка (некоторое снижение конфликтной напряженности отношений между матерью и отцом ребенка, а также другими родственниками). В 4-й подгруппе (наиболее благополучной) изменений фактически не наблюдается. Зато в следующем периоде (дошкольный возраст) отмечается возрастание интенсивности негативных влияний во всех четырех подгруппах. Но если в 4-й подгруппе оно выражено умеренно, то в первых трех увеличивается довольно резко. Правда, если оценить эти ситуации с точки зрения вклада конкретных факторов, то он происходит не столько за счет утяжеления структуры межличностных отношений в семье, сколько за счет появления новых факторов, связанных с невниманием к проблемам психосоциального развития ребенка, а также за счет репрессивных мер воспитания (наказания, носящие не столько инструментальный, сколько аффективный характер).
В младшем школьном возрасте в первых трех подгруппах вновь отмечается, пусть незначительное, снижение интенсивности негативных влияний, в то время как в 4-й подгруппе некоторое ее увеличение. Качественный анализ этих изменений (табл. № 6) показывает, что в первом случае они происходят, главным образом, за счет радикальных изменений семейной ситуации в отдельных случаях (два развода с мужьями-алкоголиками и два заключенных брака), приводящих к снижению аффективной напряженности матерей и интенсивности наказаний детей. Одновременно можно отметить и учащение случаев злоупотребления алкоголем со стороны отцов, что, однако, значимо не отражалось на атмосфере семейных отношений. В 4-й подгруппе некоторый негативный рост происходит за счет появления неадекватных реакций на школьные неудачи детей.
Таким образом, формализация выделенных нами факторов семейной социализации выявляет если не корреляции, то некоторые общие тенденции, явно характеризующие зависимость между интенсивностью и устойчивостью проявления этих факторов, с одной стороны, и особенностями интеллектуального развития и школьной адаптации детей, с другой стороны. Здесь можно лишь еще раз подчеркнуть, что диагностическая и прогностическая ценность всей описанной совокупности данных (имеются в виду как «срезовые» результаты экспериментально-психологического исследования, так и анализ семейно-социальных факторов) достигает своего максимума лишь при их интерпретации через структуру индивидуального протокола. На этом уровне анализа еще очевиднее подтверждается тезис о том, что по мере уменьшения выраженности «органических» компонентов психического недоразвития заметно возрастает роль индивидуальных особенностей ситуации социального развития ребенка.
