Во-первых, не исключено недостаточное знание ребенком самого себя, что можно объяснить нарушением одного из важных компонентов личностного развития ребенка в младшем школьном возрасте, а именно, активной интериоризации внешних оценок и формирования на этой основе устойчивого самоотношения. Не получая вообще или получая только отрицательные либо противоречивые оценки со стороны матери, ребенок отражает неопределенность самоотношения, аморфность образа Я в более схематичных, фрагментарных, обедненных изображениях себя в рисунках. Во-вторых, не исключено, что такой феномен вполне может объясняться чувством вины, сформировавшимся у ребенка в ответ на постоянное раздражение матери, вызываемое «прилипчивостью» сына или дочери (как это называли в беседах многие матери), за которой скрывается потребность в повышенном и постоянном внимании.
В ситуациях устойчивого отвержения ребенка матерью реализация родительской роли сводится к контролю за учебой и удовлетворением потребностей витально-бытового уровня. В разной мере осознанное разочарование в собственном ребенке, нередко сопровождаемое чувством стыда за его несостоятельность, порождает внутреннее его неприятие с присущей ему жесткостью, отстраненностью или в лучшем случае жалостью. Примечателен в этом отношении тот факт, что, рассказывая о своих детях, такие матери никогда не называли ребенка по имени, употребляя местоимения «он» и «она». При этом содержание беседы всегда сводилось к «жалобам» на ребенка, к стремлению как-то оправдать свою отгороженность от него, что часто удавалось им, надо сказать, весьма успешно. Особенно нежелательна подобная ситуация для девочек, лишающихся адекватного объекта для идентификации. В их рисунках довольно часто использовались элементы, говорящие об ориентации на маскулинные черты (угловатость, тяжеловесность, «атлетизм» фигур), что, кстати говоря, совпадало с явным предпочтением отца в случаях, связанных с помощью в проблемных ситуациях или при удовлетворении потребности в общении.
Не менее патогенным фактором отвергающего стиля отношения является более легкое и частое применение к ребенку физических наказаний: использование других его форм требует и больше времени, и отношения к ребенку как к существу, способному воспринимать словесные внушения. Более «действенные» меры наказания объясняются, на наш взгляд, преимущественной фиксацией на интеллектуальной слабости ребенка, причем нередко они выступают не столько инструментом в решении воспитательных задач, сколько выражением накопившейся досады и усталости, а то и стремлением воздвигнуть между собой и ребенком заслон страха, чтобы ограничить его претензии на внимание. Это также находит весьма точное отражение в детских рисунках: родитель, более склонный к применению физических наказаний, отгораживается либо заметно увеличенным расстоянием, либо другим членом семьи.
