Хрущев же не особенно считался со своей номенклатурой. Полинин не раз оказывался свидетелем того, как тот гонял заведующих отделами ЦК и грубо одергивал своих помощников. К переводчикам же высокой квалификации, а других вокруг него не было, он был более терпим, как бы понимая, что в этой области он не настолько сведущ, чтобы давать указания. К сожаленью, это понимание не распространялось ни на живопись, ни на литературу. Он лихо громил и художников, и писателей, чем восстановил против себя интеллигенцию и о чем впоследствии искренне жалел.
Впрочем отсутствие каких-либо знаний в области иностранных языков у правителей России в эпоху активной дворцовой деятельности Полинина было скорее благом для переводчиков, так как нет ничего хуже, чем тот или иной уровень понимания иностранной речи свидетелями в процессе работы переводчика. Таким свидетелям всегда кажется, что что-то недостаточно точно передано в переводе, что-то опущено и это вызывает у них желание вмешаться в работу переводчика. Одно из таких вмешательств в работу Полинина привело его к знакомству с блестящим публицистом, известным писателем и поэтом, а главное с просто мудрым человеком – Ильей Григорьевичем Эренбургом.
Знакомство произошло после того, как в приветственной речи Н.С. Хрущев, ссылаясь на Ленина, сказал, что при коммунизме золото не будет нужно, из золота будут строить нужники. В устном переводе слово «нужник» Полинин перевел как «toilettes». Во многих случаях переводчикам при работе с Хрущевым приходилось несколько облагораживать его просторечие. Недаром его выступления в переводе оказывались более благозвучными, и за границей его считали блестящим оратором, учитывая внезапные импровизации и бесконечные отступления от подготовленных референтами текстов. В выступлениях на родном языке советского лидера подводили грубые нарушения элементарных правил грамматики и нецензурные выражения.
После выступления Хрущева к Полинину подошел Эренбург и упрекнул его за неудачный, по его мнению, перевод слова «нужник». Французское слово «toilettes» может обозначать одежду, наряды, умывальник, а во множественном числе – уборную. Эренбург, скорее всего, этого не знал, хотя понимал французскую речь великолепно. Позже он рассказывал Полинину, как еще до Октябрьской революции после окончания гимназии решил ехать в Париж. С 15 лет он примыкал к большевикам и мечтал на родине Парижской Коммуны познать пути к диктатуре пролетариата. В Париже он вскоре оказался без денег и вынужден был начать пролетарский образ жизни без знания французского языка. Именно безденежье, по словам Ильи Григорьевича, вынудила его через пару месяцев заговорить по-французски. «Послушай, Ростислав, – внушал Полинину Эренбург, – оставьте свои методические изыскания и отправляйте студентов без денег в Париж. Через несколько лет они будут знать французский язык, как я, не имевший чести кончать специальные учебные заведения». Эренбург действительно понимал великолепно все тонкости французского языка, что не мешало ему делать элементарные грамматические ошибки. В феврале 1917 года молодой Илья стремительно возвращается в Россию: революция, которую он так ждал и в которую беззаветно верил, свершилась. Но уже в 1918 году он прозрел и в своей книге «Молитва о России» писал:
