Именно в это время кому-то в верхах понадобилось освободиться хотя бы от части думающих молодых людей, открыто поддержавших реформаторскую деятельность Хрущева. Для сокращения разбухшей до невероятных размеров армии закрыли Военный институт иностранных языков, под предлогом сокращения чиновничьего аппарата МИДа выставили на улицу большую часть студентов Московского государственного института международных отношений и стали реорганизовывать ведущее в области лингвистики учебное заведение – Московский педагогический институт иностранных языков. Как всегда, делалось все возможное и невозможное, чтобы дискредитировать реформаторскую деятельность на Руси. Недаром еще и через несколько десятков лет после оттепели Хрущева часть малообразованного населения вспоминает его попытки ввести в стране что-то новое как отрицательные деяния. Он освободил крестьян от крепостной зависимости и наделил их паспортами, которых они были лишены – вспоминают о налоге за каждую яблоню, он рекламировал урожайные сельскохозяйственные культуры – рассказывают о насильственных посадках кукурузы на севере страны. До сих пор его крепкие выражения и неожиданные выходки, вроде протеста в ООН со своим ботинком в руках, подаются как сумасбродство и распущенность. Все это было, но объясняется весьма просто: у него не было элементарного воспитания ни в своей деревне, ни в компании распущенного сталинского окружения.
Очень часто сам Никита Сергеевич жалел о своих выходках. В этом убедился и Полинин, когда в 1959 году, ворвавшись в переводческую элиту, он синхронно переводил Хрущева на совещании руководителей коммунистических партий в Москве. Хрущев выступал после лидера албанских коммунистов Энвера Ходжи, который резко обвинил Коммунистическую партию Советского Союза за недостаточную экономическую помощь Албании. Никита Сергеевич сначала спокойно слушал, но постепенно в нем явно начала накапливаться ярость. Он покраснел, его маленькие глазки сузились и стали закипать гневом. Взяв слово после Энвера Ходжи, Хрущев сначала пытался сдержать себя, но затем взорвался как бомба замедленного действия и обрушил на своего албанского соратника отборные русские выражения. Полинин в своей кабине синхронного переводчика сначала споткнулся, а потом попытался смягчить выражения Хрущева, доведя их до вполне цензурных. После выступления Никита Сергеевич попросил поблагодарить всех тех переводчиков, которые сумели его речь сделать доступной для цивилизованного слуха.
