Проносившиеся в голове морского лейтенанта картины недавнего прошлого надолго отвлекли его от серого фона настоящего, в которое предстояло ему окунуться окончательно во исполнение суровой надписи в медицинской книжке. Однако жизнь продолжалась.
Узнав о местоположении штаба, а точнее учебной части Военного института иностранных языков, он поднялся на второй этаж одной из нескольких обшарпанных казарм, держа в руках телеграмму, в которой летчику-инструктору старшему ВОК ВВС ВМФ лейтенанту Полинину Р.К. надлежало явиться в данное учебное заведение для сдачи вступительных экзаменов, а точнее экзамена по языку в связи с наличием золотого аттестата средней школы.
– На сдачу какого языка Вы претендуете? – спросил его начальник учебной части Военного института полковник Шатков.
– Хочу попытаться сдать немецкий или, в крайнем случае, французский – ответил Полинин.
– Вы что, на фронте работали переводчиком?
– Нет, летчиком-штурмовиком 47 ШАП ВВС ВМФ.
Ответ Полинина настроил начальника учебной части более приветливо, и он, предложив летчику подождать, приказал по телефону прислать экзаменаторов с кафедр немецкого и французского языков.
Первой явилась представительница самого грустного для незамужних женщин возраста, маленькая серая мышка, с отсутствием всяких признаков женского шарма на лице. Без предисловия «мышка» заговорила по-немецки с абитуриентом. Прилично понимая немецкую речь, морской летчик, особенно не тушуясь, отвечал ей скорее всего грамматически несовершенными фразами, которые остались в его голове еще из далекого детства. Немецкий он начал учить в пять лет. В профессорском доме считалось неприличным вырастить сына без знания иностранных языков и музыки. В то время наиболее приемлемыми вариантами считалось найти женщину, способную совмещать некоторые функции домашней прислуги со знанием иностранного языка. Отец Полинина свободно говорил по-немецки (его мать была немка) и по-польски (в Польше он вырос) и старался приобщить ребенка к принятому в цивилизованных странах образованию. В 20-х годах иностранный язык считался буржуазной дисциплиной, а изучать советовали самостоятельно эсперанто – искусственный язык пролетариата всех стран. Немецкий язык для Ростислава был выбран прежде всего потому, что преподавателей других языков, способных выполнять функции прислуги, не было, а прислуг, говорящих по-немецки, сколько угодно, что объяснялось довольно просто: на Кавказе нашли себе приют много одиноких женщин из стран Прибалтики, находившихся в то время в подвешенном состоянии между Россией и Германией.
