Она положила голову ему на грудь, тихая и счастливая.
И снова был красный день. Огромный диск висел над красными волнами. В комнате все было аккуратно прибрано, чувствовалось присутствие женщины. Стол был застелен свежей скатертью, и стояли два бокала, откупоренная бутылка вина и замороженные фрукты.
— Мы улетим отсюда, — говорил Крис, — обязательно улетим.
Он усадил Хари в кресло и, поцеловав ей руку, достал из-за шкафа проектор.
Пока он укреплял экран, Хари сидела и грызла апельсин.
Он включил аппарат, и на экране возникли родные места: озеро, болотистая заводь, мать, отец, их дом, снова луг, виноградник.
Крис смотрел со все возрастающим волнением. Хари же — с любопытством, которое, однако, становилось все [более] напряженным. Удивление, отчаяние, радость, напряженное внимание, восторг, ужас, покой, страх с необычайной быстротой сменялись на ее лице. Источники всего этого были словно в ней и вне ее. C чем-то она боролась, куда-то стремилась, о чем-то думала.
— Не надо, — сказала Хари, — хватит.
Крис выключил аппарат.
— Очень болит голова, — прошептала Хари, — лучше потом.
Кельвин подошел к окну и заглянул вниз. Океан активизировался. Глубоко под его поверхностью темнел плоский широкий круг с рваными краями, как бы залитой смолой. Через некоторое время круг начал делиться на части, все более расчленяться и пробиваться вверх. Кальвину казалось, что под ним происходит страшная борьба, потому что со всех сторон мчались похожие на искривленные губы, затягивающиеся кратеры, бесконечные ряды кольцевых волн громоздились над колеблющимся в глубине черным призраком и, вставая на дыбы, обрушивались вниз. Каждому этому броску сотен тысяч тонн плазмы сопутствовал растянутый на секунды липкий, как бы чавкающий гром, который проникал и даже сквозь стены станции. Постепенно темное чудовище оказалось загнанным в глубину, каждый следующий удар сплющивал его, расщеплял; от отдельных хлопьев, свисающих, как намокшие крылья, отходили продолговатые гроздья, которые сплавлялись друг с другом и плыли вверх, увлекая за собой как бы приросший к ним раздробленный материнский диск. Над океаном клубился туман.
Кальвин почувствовал головокружение и задернул занавеску.
Тишину нарушил прерывистый зуммер внутреннего телефона.
— Здравствуй, Крис, — сказал Снаут.
— Здравствуй, — тихо сказал Крис.
— Тебя плохо слышно, — сказал Снаут, — говори погромче.
— Не могу, — сказал Крис, покосившись на Хари.
— У тебя кто-нибудь есть? — помолчав, спросил Снаут.
