Но добавлю от себя, поскольку отец не дожил до этого события: Евгений Максимович Примаков — человек, РАЗВЕРНУВШИЙ СВОЙ САМОЛЕТ НАД АТЛАНТИКОЙ! Россия будет помнить это долго. С гордостью...
Гегеля я вам не отдам!
— Наверное, это вы ночью кричали: «Дробная фрустрация подсознания! Дробная фрустрация!» — Новый сосед из-за стенки, молодой увалистый мужик, насмешливо смотрит на мои седые усы. Сверху вниз. В лифте мы оказались единовременно впервые. — А еще типа: «Гегель! Гегель!» Всю ночь слушал вашу мозговую активность!
Да, я тоже часто теперь слушаю, как его новорожденный наследник ближе к «часу волка» начинает педантично брать все гласные подряд, как Карузо перед выходом на сцену где-нибудь в Венской опере. Распевается на весь дом!
— А при чем тут фрустрация подсознания и Гегель? Ничего не напутали? Может, Фрейд? Анна Франк? Гуссерль? Не ослышались? — спросил я молодца, проскальзывая в железном шкафу мимо пятого этажа, кося глазом на синюшный дисплей.
— Нет, Гегель. Так и оглашали: «Гегель! Гегель!» Кстати, я тоже подумал: какой Гегель и подсознание?
Помолчали. Я озадаченно, а он добродушно, как типичный силач.
На уровне третьего этажа он всполошился:
— Зонт забыл! — но охлопал себя, как будто искал бумажник.
— А я не забыл, — сказал я без пафоса.
За окном третий день льет, небесно темно, ночью вода хлещет по жестянке подоконника, как тупой барабанщик, без малейшей гармонии. И отпрыск соседов за стенкой тут как тут: «А-а-а! И-и-и!» Бельканто! Плачидо Доминго, понимаешь ли! Тут не то что Гегеля, — Григория Сковороду вспомнишь!
— Надо вернуться! — вздыхает громоздкий молодой дядька.
— Не надо. Примета дурная. Мой возьмите, вечером занесете.
— А вы?
— Да мне только машину проверить: поставил на сигнализацию? Маразм. Старческий. Нагрянул, как счастье, незаметно...
— Будет вам! Вы ж зонт не забыли? А я забыл. Без склероза нет маразма, а склероз у меня.
Мы вышли на крыльцо, под козырек. Дождь не обманул — выкаблучивал по полной! Я нажал на кнопку сигнализации, машина по-родственному подмигнула. Сосед раскрыл мой зонт и шагнул в лужу.
Пока он скакал, как сумчатый кенгуру, до угла, я успел зафиксировать две мысли. Первая была простая: «Я не знаю имени своего соседа». Вторая сложнее и сокровеннее: «Гегеля я вам не отдам! Он первый задумался о том, что такое НИЧТО...»
Оглянись
Уже более двадцати лет, как ушел навсегда отец. Лучший из людей в моей жизни. Он не сюсюкал с нами, сыновьями. Не сказать, что был нежным и ласковым. До сих пор, бывает, вспоминаю, как порол в детстве. Но однажды признался нам, что его никогда, ни разу отец не ударил. И любил больше всех. И я понимаю деда.
