В кланах, где чтут мужскую удаль, его любили.
С наступлением темноты вовсю развернулась игра в ловлю свиньи. Здоровенная, размером с пони, хавронья с визгом носилась по просторному, окружённому каменной оградой загону, а мужчины и юноши бегали за ней, стараясь поймать её и овладеть ею. На глазах у меня и Гефестиона один усатый малый с разбегу вскочил ей прямо на шею. Его товарищи, отпуская грубые шутки, стали подначивать его поскорее засадить этой животине свою штуковину. Мой отец, сам вымазавшийся в навозе с головы до ног, веселился вместе со всеми. Усатый малый барахтался со свиньёй в луже, а его товарищи покатывались со смеху. После того как ему наконец удалось сделать своё дело, свинью закололи: она стала основным блюдом на продолжавшемся всю ночь пиршестве.
На следующий день, на обратном пути, я спросил у отца, как может он поощрять подобное зверство в людях, которых ему предстоит вести в бой.
— А война и есть зверское дело, — не задумываясь ответил он.
Этот ответ вызвал у меня возмущение.
— По-моему, свиньи и то лучше этих людей! — воскликнул я.
Филипп рассмеялся.
— Если ты, сын мой, составишь войско из свиней, ты не выиграешь ни одного сражения.
Гений моего отца заключался в том, что он умел сплотить этих необузданных, диких горцев в дисциплинированную современную армию. Он смекнул, насколько полезным может оказаться превращение людей, всю жизнь остававшихся рабами межплеменной вражды и кровной мести, в членов нового, единого сообщества, в котором положение человека зависит не от его принадлежности к той или иной родовой общности, а единственно от его отваги и доблести. И действительно, в рамках воинского содружества все их природные качества — верность клану, невежество, упрямство, дерзость и жестокость — преобразовывались в преданность вождю, стойкость, мужество, самоотверженность и наводящую ужас суровость по отношению к врагу.
Македонцы Филиппа издавна считались самыми свирепыми и неистовыми бойцами на свете. И не только потому, что каждый из них возрос на этой суровой, каменистой земле, а мой отец и его великие полководцы Парменион и Антипатр вымуштровали их так, что по умению маршировать и держать строй, по скорости, маневренности и владению оружием им не было равных ни среди ополченцев эллинских полисов, ни среди наёмников, служивших под знамёнами монархов Азии, но и прежде всего потому, что им не было равных по части «dynamis». Эта жажда битвы проистекала из их бедности, грубости и ненависти к богатым и культурным соседям, до прихода Филиппа презиравшим их как невежественных дикарей. Подобно легендарным героям Спарты, эти люди никогда не спрашивали, велики ли силы противника, но интересовались лишь тем, где эти силы находятся.
