На пленного нападает приступ кашля, и Клит, уткнув в него остриё меча, спрашивает:
— Ты, часом, не актёр, а, приятель?
И то сказать, кудри у пленных напомажены и завиты, что наводит на мысль о театре.
— А ну, сукины дети, прочтите нам что-нибудь из «Медеи».
Я думаю о том, что разместить «священный отряд» на правом фланге фиванцы могут разве что в припадке безумия. В этом случае мой левый фланг наверняка их сметёт. Впрочем, не смогут ли они быстро сдвинуться с этой позиции к центру, соединившись с соседними подразделениями так, как если бы захлопнулись ворота? Нет, попытаться, возможно, и попытаются, но, если я поддержу пешую атаку конницей и обойду их с тыла, ничего у них не получится. Я обсуждаю такую возможность с Антипатром, которого отец приставил ко мне в качестве наставника и советника.
— Александр, отряд встанет или на левом крыле, или в центре, — заявляет он. — На такую глупость, чтобы оставить его у реки, не способны даже фиванцы.
Размышления и споры продолжаются до полуночи, после чего мы с Гефестионом начинаем собирать и строить людей.
Херонея славится своими ароматными травами, которые вовсю используются торговцами благовониями. С наступлением темноты плывущие над долиной ароматы становятся ещё сильнее.
— Ты чувствуешь это, Александр?
Он имеет в виду ощущение чего-то эпохального.
— Да. Как вкус железа на языке.
Мы оба думаем, что эта благоухающая долина к завтрашнему полудню пропахнет кровью и смертью. Потом я осознаю, что мой друг плачет.
— Что случилось, Гефестион?
Чтобы сформулировать ответ, ему требуется некоторое время.
— Знаешь, меня как громом поразило нежданное понимание того, что этот столь совершенный во многих отношениях момент уже никогда не повторится. С завтрашним днём изменится всё, и главным образом многие из нас.
Я спрашиваю, почему это заставило его плакать.
— Мы станем старше, — отвечает он, — и сделаемся более жестокими. Сейчас мы находимся в преддверии, накануне великих событий, а тогда окажемся внутри. Это совсем иное качество.
Он отстраняется, и я, присмотревшись, вижу, что его бьёт дрожь.
— Дело в том, — поясняет мой друг, — что то широкое поле разнообразных жизненных возможностей, которое лежит перед нами сейчас, к исходу завтрашнего дня невероятно сузится. Свободу выбора заменит свершившийся факт и суровая необходимость. Завтра мы перестанем быть юношами, Александр, но станем мужчинами.
Позволю себе процитировать слова Солона: «Тому, кто проснулся, пора прекратить видеть сны».
