Ты опять, Саруман, ошибся, меня будут помнить, а вот тебя…
Что до моей участи — пустое, все это потом: вернется само собой, объясниться, вам ждать долго, да и не дождетесь вы, а вот правнуки правнуков ваших, коли не умрут дети ваши, — дождутся, так что обо мне — не будем: не интересно, всякое горе хорошо к месту… Поговорим лучше о тебе.
Если ты пришел…
Увы, я нахожусь в более выгодном положении, чем ты, — я могу уйти сейчас, куда угодно, а ты вот не можешь, ты уйдешь позже, так что пока тебе предстоит меня выслушать, тем более, что мне совершенно все равно — говорить тебе что-то дельное или нет. Итак, Фродо, ты вроде как умный, через многое прошел; проходил, правда, с полузакрытыми глазами, да ладно уж, — иные вообще ослепли. Говоришь, помнить будут? кого? ведь не тебя славили на Кормалленском поле, а миссию твою; кто ты для них? — великий малыш, несчастный мальчик… участь твоя! долг твой! а теперь тебе плохо, да? что ж, они высосали у тебя все, что им было надо! наигрались! защитились! и — забирают, всласть ублажив свои черно-белые похоти, тебя — забирают, увозят! да, мой милый хоббит, ты тоже поплывешь на Корабле мертвецов среди прочих выродков с печатью гордыни и скорби на челе, хороши бессмертные: развязали войну, сколько не в чем не повинных людей перекалечили да навязали им свои жестокие милости, — а ныне — ха-ха! — уплывают! Грязная война, глупый конец. Что, не так? слушай меня, слушай: я тебе еще и не такое скажу: скоро ты умрешь, нет, погоди, — ответить после всего того, что с тобой случилось надо так: да, конечно, я умру, и смерти уже не боюсь, умирал… А ты поверь мне, Фродо — не сравниться белый яд с черным ядом, что черный? калечит душу и тело, убивает, по-вашему; а вот белый… тебя замуруют в собственные мечты и воспоминания заживо, до Конца ваших времен, что ты этого хотел, когда, словно малый неразумный щенок, — радовался своей высокой участи, колом в горле тебе встанет эта щенячая радость! Уходи, уходи за Море! ты же для них — рухлядь, старая вещь, любимая игрушка; и когда ты поймешь, что также Старому тюремщику Намо будет просто плевать на тебя — припомнишь и назгулов, и Око, и Горлума, а, может, и меня ненароком припомнишь, да, впрочем, что я тебе, ты не знал меня, ты не видел меня, того, в радужной мантии Повелителя… Да и кого ты видел? отчаявшихся гордецов, не умеющих марать свои бессмертные ручки в, как орки выразились тогда… в дерьме… что, — нет? Не обмарались великие, сидели по башням, глазели в палантиры чужие, что? я не лучше их? так я ведь в первые же дни вашей войны говорил, говорил: хватит, полно вам, война — это пустое; так нет же — им всем счастья подавай одноцветного: иль светлого, иль темного, они не могут просто жить им мысль покоя не дает, что кому-то радость приносит, скажем, не жизнь, а смерть! Дураки. Да и Саурон-то сам за всю войну так и не вылез из башни своей, да и эльфы — Арагорна послали, Арвен посулив. Жестокие рабы своих дурацких амбиций! А теперь — иные сдохли в собственном навозе, иные — бегут, бегут — может, у них совесть пробудилась? глядеть на труп убитой ими земли — противно, противно? А, может, там им пообещали новых игрушек — целые земли, не грязные еще!.. И вот туда-то и лежит твой последний путь, но — радуйся, не дойдешь, не доплывешь, слушай: твой любимый дядюшка переживет тебя, — продолжить им развлечение, я ты умрешь на Корабле! Просто и мерзко. А потом твой смешной трупик положат на Благословенную землю, ошпаренную кровью бессмертных, и возопят: слава ему! ибо он победил нашими стараниями самого Саурона и теперь умер, так и не вкусив…
