Новый космонавт, юбилей комсомола и соответствующее отражение на радио и ТВ. Начинаю понимать неизбежность пропаганды для подавляющего большинства, иначе незанятый ум обратится к первобытной основе, как в Чехии Не пришло время для мудрости, приходится рубить сплеча, огрублять. Не скоро наступит на земле царство философов. Мудрецы всех времён об одном, а народ — о другом. Почва есть, условия есть, но только начало переворота, и надобно работать для него. Ни утописты, ни Толстой не ошибались, но они начинали с конца, когда ещё не обозначилось и начало.
За 6 часов перечитал «Остров сокровищ». Славная книга. Тоскую по прошлому, все наши романтики в искусстве — последние его отголоски. С годами книга станет ещё слаще и приманчивей, потому что уже никак нельзя вернуть утраченное. И пираты — не злодеи для нас, а наша невосполнимая частица.
14 декабря. Омск. Почти месяц в школе, веду уроки музыки. Не новичок я, а на что-то надеялся. Напрасно, и трудно мне сейчас, как никогда. Есть дети с серьёзными задатками, но лиц их не видно и жаль. Я смешон, конечно, для 14-летних сорванцов, и они нагло торжествуют. Школа мыслится всеми как обязательное заведение, и потому её давно уже превратили в богадельню для малолетних и в вечный воскресник для взрослых. У мальцов преобладает самодовольство и сытое равнодушие, у педагогов — привычка и покорность. Работать в школе — мучиться ежедневно от несуразностей нашей жизни.
Нет, я был не прав, оправдывая методы наступления. Это не забота о людях, не желание помочь им, а ещё большее развращение их, торможение роста. Туполобые критики школьного дела хотят выдавить из школы жизнь и построить в ней идеальное царство. Надо двигать вперёд все области наших отношений, а не стремиться делать это искусственно только в школе. Сизифов труд.
17 декабря. В «Комсомолке» дневник и письма преуспевающего производственника. Кладет бетон, горит жаждой новых дел, но для чего бить в литавры? Сознания правильности своей жизни, своих успехов должно быть мало для человека. Описание личных радостей в свете их обыденного видения никому не интересно. К газетным публикациям можно подклеить сегодняшний разговор в учительской: — Вы, пожалуйста, не увлекайтесь новизной, забывая о старых, испытанных методах. — Как же без нового? Надо, надо. В такой век живём, что без нового нельзя.
Какова аргументация! Подделка под век там и тут без желания посмотреть в глаза правде.
Ест меня червь сомнения, настроение скверное. Три года назад выматывался на заводе, скрипел, как снег под ногами, голова была ясна, жил без натуги, любил. Странно, что одной полосе уже завидую. И любить — не любил, больше собой восхищался, своим умением говорить и казаться умным. Рита поверила, но честь ей, что ни на миг не признавала меня мужчиной. Теперь, должно быть, только улыбается, а нет-нет, да и затуманится. И у неё, и у меня тогда проснулись подлинные нежность, целомудрие, пылкость. Она по-женски привнесла это в наши отношения, так до конца и не раскрывшись. Пучок фиалок, однажды ею подаренный, я и сейчас обоняю. Помню первый её поцелуй, долгий и сладкий, трепетные чуткие пальцы. И как бы несовершенна была моя любовь, сколько бы в ней ни было ребячества и эгоизма, без неё я не трону женщину, не полюблю легко и безоглядно. Счастье, что моим смутным устремлениям к идеалу суждено было в первый же раз так сильно и прекрасно разрешиться.
