Мемуары Муми-папы | страница 31



И вдруг мы услышали лёгкое покашливание и, обернувшись, увидели крошечного клипдасса. Тот сидел под тентом и моргал.

— Вот как, — сказал Фредриксон. — Вот, значит, как?! — повторил он, подчёркивая каждое слово.

— У меня режутся зубы, — смущённо объяснил малыш. — Мне просто необходимо что-нибудь грызть!

— Но почему именно якорный канат? — недоумевал Фредриксон.

— Он был такой старый, — сказал клипдасс, — я подумал, что его уж точно не жалко.

— А почему ты спрятался на борту? — поинтересовался я.

— Не знаю, — искренне ответил клипдасс. — Я вообще чудаковат.

— И где же ты спрятался? — спросил Юксаре.

И тогда клипдасс рассудительно отвечал:

— В вашем превосходном нактоузе!

(И это сущая правда — нактоуз был тоже весь липкий.)

— Послушай, клипдасс, — сказал я в заключение этого удивительного разговора, — как ты думаешь, что скажет твоя мама, когда заметит, что ты сбежал?

— Думаю, она будет плакать, — ответил клипдасс.


Глава четвёртая,

в которой моё морское путешествие подходит к своей наивысшей точке — великолепной картине шторма — и завершается кошмарной неожиданностью


перёд, через море лежал одинокий путь «Морзкого оркестора». Плавно покачиваясь на волнах, дни проплывали мимо, солнечные, сонные и синие. Перед носом корабля суетливо метались стайки морских привидений, а за кормой тянулась хихикающая вереница русалок, которым мы бросали овсяные хлопья. Мне нравилось сменять Фредриксона у штурвала, когда на море наползала ночь. Палуба в лунных бликах, которая медленно покачивалась вверх-вниз, тишина, бегущие волны, облака и торжественный круг горизонта — всё это вселяло приятное и будоражащее чувство бесконечной собственной значимости и бесконечной же ничтожности (хотя скорее всё-таки значимости).

Иногда в темноте вспыхивала трубка Юксаре, и он тихо приходил на корму и садился рядом.

— Согласись, приятно ничего не делать, — как-то раз такой ночью сказал он, выбивая трубку о фальшборт.

— Но мы же делаем! — ответил я. — Я рулю. А ты куришь.

— Куда ты только рулишь, непонятно, — отозвался Юксаре.

— Это другой вопрос, — заметил я, ибо уже тогда обладал склонностью к логическому мышлению. — Ведь мы говорим не о том, что мы делаем, а о том, делаем ли мы что-нибудь вообще. А что, у тебя опять Предчувствия? — забеспокоился я.

— Да нет, — зевнув, ответил Юксаре. — Хупп-хэфф. Мне совершенно всё равно, куда мы приплывём. Все места хороши. Спокойной ночи.

— Пока, — сказал я.

Когда на рассвете Фредриксон пришёл сменить меня у штурвала, я вскользь обмолвился об этом удивительном качестве Юксаре — полном отсутствии интереса к происходящему.