Мемуары Муми-папы | страница 26
По натуре своей клипдассы добрые, но у них есть одна слабость — они грызут и кусают всё, что попадётся на глаза, особенно то, что они видят впервые. Есть у них и ещё одно неприятное качество: если ваш нос покажется им слишком большим, они непременно откусят и его тоже. Поэтому, предвидя встречу с ними, мы (по понятным причинам) очень забеспокоились.
— Сиди в банке! — крикнул Фредриксон своему племяннику.
«Морзкой оркестор» стоял совершенно неподвижно в окружении клипдассов. Они внимательно смотрели на нас круглыми голубыми глазами, грозно помахивали бакенбардами и топали по воде.
— Дайте дорогу, пожалуйста, — сказал Фредриксон.
Но клипдассы только теснее обступили корабль, а двое даже поползли на своих лапах-присосках вверх по бортовой обшивке. Когда первый из них добрался до верха, из-за рубки выскочила тётка Хемулихи.
— В чём дело?! — крикнула она. — Это ещё что за типчики? Я не позволю вам вмешиваться в наши воспитательные игры!
— Не пугай их. Разозлятся, — сказал Фредриксон.
— Это я разозлюсь! — крикнула тётка Хемулихи. — Пшли! Пшли! Вон отсюда! — И, размахнувшись, треснула клипдасса, который стоял к ней ближе всех, зонтиком по голове.
Все клипдассы сразу устремили взоры на тётку, явно изучая её нос. Насмотревшись на него, они снова загудели своим приглушённым трубным гудением. А потом всё произошло очень быстро.
Тысячи клипдассов хлынули на палубу. Тётка Хемулихи потеряла равновесие и, бешено размахивая зонтиком, повалилась на живой ковёр из клипдассовых спин, который понёс её прочь. Отчаянно крича, она перевалилась через борт, и вся честная компания умчалась навстречу новым судьбам.
На «Морзком оркесторе» снова воцарились тишина и покой, и корабль как ни в чём не бывало зашлёпал дальше.
— Ну что, — сказал Юксаре, — ты не собираешься её спасать?
Рыцарь внутри меня рвался немедленно броситься на помощь, но мои врождённые дурные инстинкты подсказывали, что это лишнее. Я пробормотал что-то невнятное: мол, спасать её уже поздно. И, честно говоря, так оно и было.
— Ага, — произнёс Фредриксон без особой уверенности.
— И больше её никто не видел, — подвёл черту Юксаре.
— Печальная история, — сказал я.
— Простите! Это я во всём виноват? — с искренним сожалением спросил Шуссель. — Ведь это я высказал надежду, что кто-то смилостивится над нами и съест её. Это очень плохо, что мы совсем не грустим?
Никто ему не ответил.
И теперь я хочу спросить вас, дорогие читатели: а как бы поступили в этой щекотливой ситуации вы?
