— Поди с глаз долой, дурища,— недовольно проворчал Угрюмов, а то вдарю.
— Я тебе вдарю,— угрожающе пророкотал здоровенный мобилизованный,— я тебе так, хозяин, вдарю, что и вовсе не очухаешься.
— Гони,— пнул Тихона ногой Угрюмов, и рысаки, обожженные кнутом, сорвались с места, как шальные.
Раздались военные команды, забегали вдоль состава суетливые унтеры.
— Эй, бабы с детишками, осади назад! — зычно гаркнул дюжий седой вахмистр.— Которые мобилизованные, грузитесь, да поживее.
Братья торопливо обняли мать. Старший оттолкнул припавшую к нему Аленку. «Сыночки, кровиночки мои»,— запричитала бабушка Наталья.
Пронзительно свистнул паровоз. Заплакал проснувшийся Федотка. «Ванечка, родненький, возвращайся»,— метнулась к теплушке Алена.
Оркестры грянули «Прощание славянки».
Иван оказался в одной теплушке с мобилизованным, который обещал ударить Угрюмова.
— Куропятов я, Гришка, может, слыхал? В кулачки со мной не берись. Нараз уложу,— добродушно улыбнулся Куропятов, копаясь в сидоре, и с торжествующим кряком достал штоф водки,— моя баба сподобилась мужу угодить. Почнем, братцы, на дорожку. Садись, служба. Прими толику для сугреву.
Вахмистр задумчиво провел по усам:
— Оно, конечно, по уставу не положено, но по махонькой не повредит…
Выставлены кружки, домашние пироги, копчености, маринованные грибки.
— Чего пригорюнился, землячок? — окликнул Ивана Куропятов.— Выпей, браток, сыми тяжесть с души. Где наша не пропадала.
Выпили по одной, по второй, по третьей. Вскоре вахмистр, положив голову на широченное, как ошкуренное бревно, плечо Куропятова, затянул густым баритоном, песню.
Через несколько часов теплушка спала богатырским сном. И только Кирилл, выпивший меньше остальных, тяжело ворочался на прелой соломе. «Всего-то год, как с действительной службы пришел и, на тебе, опять забрали,— с тоской думал он, — хоть бы война не затянулась. Может, верно грамотные господа говорят, что германец супротив нас не устоит».
Но откуда ему было знать, что война продлится три долгих мучительных года, раскидает его с братом в разные стороны протянувшегося на многие сотни верст русско-германского фронта, и что он будет свидетелем того, как рухнет самодержавие, развалится царская армия.
