– Чем вы занимались вчера вечером? – спросил я Готорна по дороге.
– Чего?
– Ужинали дома? Работали над делом?
Он не отвечал, и я добавил:
– Это для книги.
– Поужинал. Сделал кое-какие заметки. Лег спать.
Что было на ужин? С кем лег спать? Смотрел ли телевизор? Есть ли у тебя вообще телевизор?
Ничего этого он мне не расскажет, да и спрашивать времени нет.
Мы подошли к викторианскому зданию из красного кирпича, отстоящему от улицы; к дому вела гравиевая дорожка. Три этажа, примерно четыре-пять спален, двойной гараж… и с первого взгляда меня поразило ощущение глубокого несчастья, исходящее буквально от всего, начиная с заросшего, полудикого сада, облупившейся краски, мертвых цветов на подоконниках…
Это был дом Гудвинов – точнее, трех оставшихся членов семьи.
Один из моих любимых сценаристов – Найджел Нил, создатель эксцентричного профессора Куотермасса. Он написал жутковатую пьесу под названием «Каменная лента». Суть идеи в том, что самая «ткань» дома – стены, камни, кирпичи – может поглощать и «отыгрывать» обратно различные эмоции, свидетелями которых она становилась, включая самые страшные. Я вспомнил об этом сюжете, едва переступив порог дома на Роксборо-авеню. Весьма дорогостоящий особняк – любое здание такого размера в Харроу-он-Хилл потянет на пару миллионов, – однако в холле было темно и промозгло. Судя по интерьеру, последний раз ремонт делали в прошлом веке; на протертых коврах виднелись многочисленные пятна. В воздухе пахло не то плесенью, не то сухой гнилью, а скорее всего, просто бедой, многократно прокручиваемой до тех пор, пока банк памяти не переполнился.
Дверь открыла Джудит Гудвин, женщина среднего возраста, моложе Дайаны Каупер лет на десять-пятнадцать (на момент смерти последней). Она смотрела на нас с подозрением, как на бродячих торговцев; язык тела выражал недоверие. Ее легко представить волонтером благотворительной организации: была в ней какая-то хрупкость, надлом, словно она сама нуждалась в помощи, но знала, что никогда ее не получит. Трагедия, изменившая ее жизнь, так и осталась с ней навечно.
– Вы – Готорн? – уточнила она.
– Рад познакомиться. – Готорн протянул ей руку, и я отметил, что он снова преобразился. Жесткий с Андреа Клюванек, холодно-равнодушный с Реймондом Клунсом, здесь он словно по мановению волшебной палочки стал вежливым и любезным. – Спасибо, что согласились с нами встретиться.
– Проходите на кухню, я сварю кофе.
Готорн не стал объяснять, кто я такой, и, похоже, ей было неинтересно. Мы последовали за хозяйкой. В кухне оказалось теплее, но столь же уныло и запущенно. Вы замечали, как много говорят о владельцах белые предметы обстановки? Когда-то дорогой холодильник, усеянный оспинами магнитов и старых листков с рецептами и телефонными номерами, приобрел со временем желтоватый налет. Плита была заляпана жиром, а посудомойка обшарпалась от постоянного использования. Работала стиральная машинка, за стеклом плескалась мутная вода. Само помещение чистое и аккуратное, подновить бы его немного. В углу на подстилке дремала грязная веймарская легавая; при нашем появлении она завиляла хвостом.
