– Вы же не в первый раз здесь? Я вас помню, – сказала одна из женщин со знакомым лицом.
– В прошлом году, мы виделись в прошлом году, – согласилась Эми.
– Да, припоминаю. – Женщина посмотрела на ее ногу. – Вы кого-то искали. Подругу?
Эми вспыхнула. Она правда помнит или говорит из вежливости?
– Да, подругу. Хану. Ее зовут Хана.
– Хана. Кто-нибудь помнит девушку по имени Хана?
Женщины засовещались, Эми ждала, когда они перенесутся в то страшное время, полное для них общих воспоминаний.
– Я знала Хинату, – сказала одна из незнакомок, та, которой Эми прежде не видела.
– Хинату? – рассеянно повторила Эми, изучая старческое лицо и пытаясь представить его молодым, когда морщин не было, ища в глазах узнавание.
– Да. Подсолнух по-японски, – пояснила старушка.
– Нас всех называли цветками, а не настоящими именами, – сказала другая с горечью.
– Я до сих пор ненавижу цветы, – подхватила третья.
– И я. Больше не радуют.
– Слишком много воспоминаний.
– Никто из нас не знал друг друга по настоящему имени, – сказала женщина в митенках. – И вашу подругу не вспомнят, если она ни разу не назвалась своим настоящим именем.
– Но, может, она рассказывала о доме… или обо мне? Меня зовут Эми, Эмико.
Женщины повторяли ее имя и поочередно качали головами.
– Она была с острова Чеджу. Хэнё, – сказала Эми, будто это решало все.
– Хэнё? И ее увезли в такую даль? – ахнула одна.
– Да отовсюду везли, – ответила другая. – Даже из Китая, Малайзии и с Филиппин.
– И голландки были. Помните, выступала?
– Да, голландка. Храбрая женщина, не побоялась рассказать о себе правду.
Эми вспомнила фотографию этой голландки в газете. Как и многие “женщины для утешения”, она больше полувека скрывала от родных историю насилия над ней и унижения. Но после того как в девяносто первом мрачные показания дала первая кореянка – тоже “женщина для утешения” по имени Ким Хак Сун, – за нею последовали другие. Им не верили и клеймили как проституток, ищущих легкой наживы. Именно тогда заговорила и голландка Ян Рюфф О’Герне, которая рассказала свою историю в девяносто втором году в Токио на международных общественных слушаниях по военным преступлениям Японии, – и Запад принял ее рассказ к сведению.
В то время Эми еще не была готова признать, что пустота в ее сердце вызвана исчезновением сестры. Как и того, что сестра оказалась в числе этих женщин.
– Мама? – подошла Джун Хви, вооруженная новеньким плакатом.
– Это ваша дочь? – спросила женщина в красных митенках.
