Старики завели речь о том, как боятся друг друга Советский Союз и Америка, но так и не объяснили братоубийства.
– Мы все корейцы, – сказала старуха. – Японцы ушли.
Ее лицо было исчерчено глубокими морщинами. Всю жизнь прожив под оккупацией, теперь она очутилась под новым гнетом. Вот и отец, подумала Эми, пережил японскую оккупацию, затем войну, но погиб от рук соотечественников.
Они с матерью побрели вместе с горсткой других выживших к берегу, прочь из деревни. Один из стариков сказал, что прожил на острове без малого восемьдесят лет и знает пещеру, незаметную со стороны бухты. Мать еле выдержала путь, занявший весь день. Казалось, что она делает шаг, а умерший муж оттаскивает на два, держа ее на невидимом поводке. Эми ныряла уже пять лет, ее тело было стройным и крепким. Сила, обретенная в море, пригодилась и на суше – Эми на себе дотащила мать до убежища.
* * *
В пещере нашли приют девятнадцать человек. Нескольких Эми узнала, но большинство были с другого берега бухты. Она боялась за Чин Хи, свою лучшую подругу, – пережила ли та резню? Выйти из пещеры на поиски осмелилась только одна женщина – мать, отправившаяся искать дочь, которую увели полицейские, после того как подпалили дом. В пещеру она вернулась с пепельным лицом. Сколько ее ни упрашивали рассказать, что там снаружи, она молчала. Эми представила самое худшее.
Ночами эта женщина просыпалась с криком и звала дочь. Эми затыкала уши, чтобы не слышать.
Опасаясь полиции, они не разводили огонь и ночами замерзали, хоронясь в глубине пещеры. Эми с матерью спали вместе с двумя пожилыми женщинами, тесно прижавшись друг к дружке. Мужчины тоже ложились вместе. Но зима выдалась слишком суровой, и в скором времени начали умирать старики – неслышно отходили во сне.
Эми с матерью помогали относить ледяные трупы в дальний конец пещеры. Перед сном Эми заставляла себя вспоминать страшные истории, что так любила Чин Хи, словно воспоминания могли защитить подругу. Скорбя по отцу, заботясь об обезумевшей от горя матери, Эми жила надеждой, что и Чин Хи сейчас прячется в какой-нибудь пещере.
Ели они то, что находили в пещере, – мох со стен, насекомых, каких-то зверьков, которых изредка удавалось поймать, Эми подозревала, что это крысы. Через четыре недели, когда голод стал нестерпим, мать Эми решила, что пора возвращаться. Они покинули убежище, опираясь друг на друга и щурясь на январское солнце.
Ослабленные, едва живые, они добрались до своего дома по свежему снегу, мимо сгоревших до основания домов. Вокруг не было ни души. При виде обугленных руин родного дома, торчащих из пушистых сугробов, Эми не нашла в себе сил расплакаться. Сгинуло все. Без остатка. Место, где раньше жила ее семья, стены, хранившие память о каждом из них, помнившие серьезное лицо сестры, слышавшие отцовское пение под цитру, впитавшие запахи еды, что готовила мать, – их больше не было.
