– Вы как, не замерзли? – спросила Лейн. – Может, пойдем в палатку, там не так дует.
– Нет, мне и тут хорошо. – Эми не замечала, что дрожит, но после слов Лейн и в самом деле ощутила холод. Она сунула руки в карманы пальто.
– Сбегаю куплю какао, – предложила Лейн и исчезла в толпе.
Какой-то мужчина постучал по микрофону:
– Проверка, раз-два-три, раз…
Эми отключилась от происходящего. Мужской голос из колонок, гомон толпы, японцы, прячущиеся за жалюзи, – все отступило на задний план. Лишь от холода не удалось отрешиться. Он пробирался под одежду, жалил тонкую морщинистую кожу. Так же холодно было в ту ночь, когда она потеряла отца. Воспоминание застало Эми врасплох, пришлось его впустить.
Видеть смерть – ужасно и странно. Только что человек был здесь – дышал, думал, двигался, а через миг ничего не стало. Ни дыхания, ни мыслей, ни сердцебиения. Лицо застывшее, бесстрастное. Эми видела такое у отца, а секундой раньше его лицо искажал ужас. Он умер мгновенно. Эми лишь на миг закрыла глаза, просто моргнула, и он уже мертв.
Она никому об этом не рассказывала. Проще было не думать, не вспоминать, вытеснить понадежнее, чтобы не переживать заново. Но теперь она слишком стара, и сил подавлять воспоминания у нее уже недостает. Тело обветшало, рассудок тоже. Воспоминания всплывают постоянно, наполняя ее одиночество болью и сожалением. Чин Хи говорит, что застарелые раны бывает нужно вскрыть, чтобы зажили как положено, а Эми так и не оправилась от смерти отца у нее на глазах.
Стоя в гуще толпы, Эми сдалась, и перед ней возникло лицо отца. Его добрые, кроткие глаза смотрели прямо на нее, она видела его, каким он был всегда – жизнелюбивым, полным достоинства, большая редкость в смутные времена. Шел сорок восьмой год, Эми исполнилось четырнадцать. Корейская война еще не началась, но уже вовсю шли ожесточенные партизанские бои. Стычки между бунтарями левого толка и полицией переросли в полноценные столкновения, и вскоре на Чеджу вспыхнуло восстание.
* * *
Полиция пришла в деревню под покровом ночи. За воем декабрьского ветра ее приближения не услышали. Удар – и входная дверь распахнулась. Ворвавшиеся полицейские вытащили Эми и родителей из постелей, выгнали на холод. Эми плакала, не понимая, что происходит, полицейские били и ее, и родителей, кричали, чтобы они заткнулись. Полицейские были молодые и злые. Эми не знала, чем провинилась ее семья. У нее не было ни старших братьев, ни дядюшек, которые могли бы воевать за повстанцев, ее семья попросту не могла хоть чем-то привлечь внимание полиции. Они были самыми обычными людьми, вот только их страну разрывали надвое могучие силы.
