Самый одинокий человек | страница 68
Меня вводят в комнату, там темно и тихо. Припахивает сыростью и ладаном. Отодвигаю ставню и смотрю на рядки фиолетовой лаванды. Пчелы и цикады обеспечивают саундтрек к этой сцене. И козы со своими колокольчиками. Я оборачиваюсь, но священник уже ушел. Он положил мой рюкзак возле узкой кровати на железной раме. Над кроватью висит распятие. Рядом – письменный стол, на нем алтарная свеча. Я снимаю распятие со стены, кладу на стол и прикрываю собственной рубашкой. По лестнице поднимаются шаги. Я приоткрываю дверь и мельком вижу спины двух туристов, направляющихся в комнату над моей. Я не успел разглядеть, мужчины это или женщины. Очень уж большие у них рюкзаки.
Спускается ночь, и меня накрывает тревога. Я смотрю, как меняется свет за окном, как зажигаются оранжевые огни на дальних фермах. Когда синева неба сгущается до черноты, появляются звезды – в основном белые, но порой попадаются розовые. Этажом выше тело звучно шмякается в кровать. У меня под дверью появляется полоска света. Ее пересекает тень, слышится тихий раскат грома. Стучат в дверь, и я вскакиваю.
В комнату вливается поток света. У священника в руках поднос – хлеб, фрукты, сыр, открытая бутылка вина. Он ставит поднос на стол, зажигает свечу и собирается уходить.
Я тянусь к нему, касаюсь его руки. Поешьте со мной. Пожалуйста. Здесь хватит на двоих.
Священник остается. Мы едим. Мы храним молчание, но пьем из одного стакана. От долгой ходьбы ко мне вернулся аппетит – рот оживает, вкушая кислый хлебный мякиш, шибающую в нос склизость сыра, сочную сладость абрикосов. Спасибо, говорю я. Merci. Слегка покачиваю головой – в знак благодарности и неверия в происходящее.
Раздвоенные молнии озаряют окоем, но дождя все нет. Летучие мыши отвоевали небо у ласточек, воздух напоен сладостью почвы и лаванды. Я стою у окна. От свечи, горящей на столе, по временам доносится запах меда.
За спиной – прерывистый звук движения. Не дыхание ли? Чужое тело – совсем близко. Я неподвижен – мне больше нечего и некому предложить. Слышно, как расстегиваются пуговицы, ткани соскальзывают с тела.
Поворачиваюсь. Священник даже не думал ко мне приближаться. Мне стыдно своей ошибочной похоти. Падают первые капли дождя, и в комнате резко холодает. Священник приближается ко мне, берет меня за плечи. Глаза у него добрые, и в них таится обида. Он как будто знает. Я держу его за руки и низко опускаю голову. Я сломлен своей потребностью в других людях. Эротическим танцем памяти, атакующей, когда настигает одиночество.