Прошло несколько лет; я был почти счастлив – удачливый красавец, почти что полубог, счастливец, в крахмальном воротничке и галстуке цвета гавайских закатов.
Любецкий же стал завлабом в своем «Обезьяннике», постепенно превратившись в законченного мизантропа. Взял манеру мрачно острить и пялиться оловянным прищуром. Кстати, именно по одной из таких шуток я понял, что они там проводят опыты вовсе даже не над обезьянами. «Материал» – так говорил Любецкий. Оказалось – это люди.
– Зэки, бомжи… Откуда я знаю, – он отмахивается, – главное, чтоб живые были. По крайней мере, – смеется, – до конца эксперимента.
7
Последний раз (слово «последний» приобретает здесь чуть другой оттенок, не правда ли?) мы с ним встретились в стекляшке на Чистопрудном, он позвонил, говорит: «Помнишь? Мы, прогуливая уроки, учились там пить пиво из теплых зеленых бутылок без этикетки. Страшная гадость!»
– Варька мне изменяет. – Первое, что он тогда сказал.
– Глупости! – пожалуй, слишком поспешно возразил я. Тут же принялся рассеянно ощупывать карманы, выворачивая на скатерть случайный мусор, ключи, бумажки.
– Плевать. Не в этом дело, – отрезал Любецкий. – Сперва – водки.
Чокнулись.
Резкой рукой опрокинул рюмку, не ставя на стол, наполнил опять до краев, с горкой. Бережно донес и выпил снова, поставил, нацедил из графина, помедлив, выпил и эту.
– Ты знаешь, Дубов, я ведь гений, – мягко, почти ласково сказал он.
Я пожал плечами, знал, что он всерьез.
– Разгрыз! Вчера ночью, – он отставил графин и нырнул вперед, – в «Обезьяннике» ничего не знают. Тебе первому рассказываю. – Любецкий щелкнул по графину. – Гордись!
– Так, может, и мне не стоит, – с унылым зевком протянул я, слегка обидевшись.
Любецкий задумался, мне даже почудилось, что он вот-вот встанет и уйдет.
– Тщеславие, – усмехнулся он, – распирает, вот-вот лопну… Вот ведь глупость. Так что слушай.
– А при чем тут канарейка?
Любецкий закатил глаза:
– Ну как мне еще объяснить?! Канарейка – это душа. Образно, понимаешь? Квинтэссенция человеческой личности. Клетка – тело.
– А барабаны?
– Вот в них-то все и дело! Мы год бились, столько материала извели – все впустую… Правда, в процессе выяснили, что идея кандомбле совершенно ошибочна: в теле может находиться всего одна душа. Научились убивать прану, не повреждая тела, – ну это тоже не велика премудрость, в Карибском бассейне это делают при помощи барабанов и яда иглобрюха. Что еще?
Любецкий громко икнул:
– Черт! Главная проблема была в том, как воткнуть новую душу… – Он запнулся, поморщился. – Как дьякон просто: «душа, душа»! – сплюнул на пол. – Не душа – эгоквинтэссенция, мы говорим просто «кви».
