Шесть тонн ванильного мороженого | страница 116
– А у нас вот тихо.
Конец фразы она сказала, словно выдохнула на стекло. И засмеялась, откинув назад волосы, при этом ее серьги мелодично звякнули.
Я хотел разглядеть ее, но черты лишь угадывались: чуть скуластое, маленькое лицо, темно-малиновые губы, тяжелые черные волосы. Похоже, она была из местных или, как их политкорректно обзывают, из «коренных американцев», тем более что по-английски и индус, и индеец – одно и то же слово.
– А где же ваша подруга? – любознательно поинтересовалась она. – Скучно стало, уехала?
«А где ж и впрямь наша подруга?» – резиновым мячом запрыгало в моей голове это гулкое га-га-га. Я аж вздрогнул, сглотнув. Не совсем уверенно даже не ответил, а послушно повторил:
– Уехала… Скучно стало.
В темноте было не понять, но мне показалось, да что там – я был почти уверен, что эта пронырливая скво, эта любопытная стерва усмехалась.
Упомянул ли я уже, что моя Александра была рыжей? Что я ее любил, а она предала меня и тем разбила мое сердце? Мое бедное сердце… Фу, ну и пошлятина. Я развожу огонь и пью вино. Прихватил в деревне, оказалось вполне сносным. Незаметно прикончил полбутылки, а огня так и не разжег. Спалил все газеты. Даже недочитанный «Нью-Йорк Таймс» в азарте пошел в растоп, сжег все щепки и мелкие дрова – как это будэт по-рюсски – лучини? – жутко перемазался сажей, пепел в носу, чихаю, и глаза слезятся, по комнате мутными пластами плывет дым, все впустую – не горит!
У меня дома камин газовый: повернул кран, спичкой чиркнул, и всех-то дел – огонь, пожалуйста. Дары западной цивилизации! Здесь, в этой чертовой глуши, все взаправду, будто и не было мучительных столетий эволюции: коряво наколотые поленья, кованая кочерга со страшноватым крюком. Камин выложен до потолка валунами среднего калибра, внизу прокопченная мрачная решетка. Справа над камином прибита оленья башка с разлапистыми рогами, время от времени я втыкаюсь в нее, каждый раз встречая укоризненный стеклянный взгляд.
Скорее всего, именно такой взгляд был и у меня, когда я узнал, что Александра меня предала, укоризненный и стеклянный. Вы спросите: как это случилось, как я узнал? Я отвечу: очень просто, она сама мне об этом сказала. Моя милая Алекс, трогательная и невинная, та, что состояла из беззащитных поцелуев, ангельских восторгов и ласкового воркованья, за которые хотелось бесконечно просить прощенья, именно эта Алекс одним ловким ударом расколола вдребезги все мирозданье. Мой несуразный мир стек грязной тушью, а кто-то проворный тут же намалевал известью крест на моей спине и, зычно крякнув, вогнал кол меж лопаток.