— Ну, пошли! — устало поднялся второй, высокий и худой, совсем еще юный белобрысый паренек в сером, видимо дорогом, но потрепанном и засаленном костюме. Кинув на голову кургузую кепчонку одного цвета с костюмом и крохотной алой ленточкой над козырьком, он поправил на груди автомат и спросил: — Возвращаемся?
— Да ясно же, что до самой Припяти тут непролазные топи.
— Неправда, есть тропка! — неожиданно вскрикнул Коля и тут же испугался, что сам себя выдал.
Тишина. Потом неожиданно веселый голос моряка:
— Это кто там знает дорогу к Припяти?
— Тише ты! — остановил его высокий и щелкнул автоматом. — Не видишь, с кем, а вступаешь в разговор.
— С пацаном. По голосу слышу, — ответил моряк, направляясь в Колину сторону. — Что там за Сусанин? Покажься!
Прятаться от такого добродушного голоса Коля больше не мог. Он встал и пошел к незнакомцам, на ходу рассказывая о том, что к Припяти можно пройти по сухому и только в одном месте через ручей перебрести или положить кладку, если есть чем срубить осину.
Приблизившись к вооруженным парням, Коля спросил:
— Вы партизаны?
— Конечно, — ответили те в один голос.
И тут Коля рванулся к моряку, прижался к его вытертой кожанке и расплакался.
— Вот те на! — похлопывая подростка по плечу, печально сказал партизан. — С чего это ты?
— Сестренку потерял, — устыдившись минутной слабости, ответил Коля и, вытерев кулаками слезы, стал рассказывать о своей беде: — Отец в начале войны ушел с Красной Армией. Мы остались с Верой. Ей было восемнадцать, а мне десять. Мама перед самой войной умерла от чахотки. Тогда у нас тут ясновельможные пановали. При них много умирало от чахотки.
— Вон оно что… — грустно сказал моряк. — И как же вы жили одни? Чем кормились всю войну?
— А мы, как и соседи, весь урожай в землю прятали. Немцы зайдут в хлев — пусто. Заглянут в кладовку — хоть шаром покати. А в погребе только бочки с капустой да огурцами. И с тем уходят. Так мы и прокрутились бы до прихода наших, если б не Митька Хряк… — Коля умолк, словно рассказал все, что могло интересовать партизан.
Однако моряк спросил, кто он, этот Митька Хряк.
— Полицай, — ответил Коля. — Он сперва был простым вором. В тюрьме сидел. А при фашистах вернулся в село и стал к сестре приставать. Она очень красивая. Самая красивая во всей округе. А у него нос на боку и всегда сизый, как черникой вымазанный, глаза выпученные, как у жабы, и жадные. А главное — вор и пьяница. Вера, конечно, на него ноль внимания. Он понял, что ее не уговоришь, и к фашистам на службу подался. Натянул полицейскую форму, винтовку через плечо и прямо к нам в дом. «Ну а теперь пойдешь за меня? Видишь, какой я стал!» — остановился посреди комнаты, сапогами поскрипывает, пальцами пощелкивает.
