Запыхавшийся, обливающийся потом Фома прыгал вверх через три ступеньки. Его кнутом хлестал по спине последний звонок. Такого еще не случалось. Всегда и всюду он занимал очередь до восхода солнца: за керосином, за наукой. Такая уж у него была мудрая повадка. И вот сегодня опаздывал.
Перед самой аудиторией Водянистый закутал горло шарфом, пощупал миндалины, жалобно сморщился и просунул голову в дверь. Кворум был полный. Фома осмотрелся внимательней — его постоянное место возле профессора Забудько уже было занято. На том месте именинником восседал аспирант Груенко.
Водянистый ужом проскользнул к ближайшему свободному стулу и присел на краешек. И все осуждающе оглянулись на него. Даже портрет основателя эмбриональной психологии, отпечатанный офсетным способом, нахмурил лохматые седые брови. Факультетские дамы стали сразу тыкать в Фому пальцами и перешептываться. Так, по крайней мере, ему показалось.
В детстве он любил повиснуть на ветке головой вниз и теперь часто видел мир именно так — наоборот. Все эти неопределенные улыбки и перемигивания репьями липли к его костюму-тройке. Фома сжался в скромный тряпичный узелок. А что, как Роза Семеновна успела позвонить сюда и все уже знают про его «невесту»? И его репутация борца за моральную чистоту дискредитирована? Ага, нам вычитывал, а сам такой, сам не без того — будут потирать руки злопыхатели. А ночью измажут дверь квартиры дегтем. Аспирант же Груенко, сам известный бабник, немедленно настрочит докладную в ректорат.
Водянистый горько пожалел, что ввязался в ночное происшествие. Он еще ничего не приобрел, а уже что-то потерял. Штатное место ласкового теляти, которое моментально занял его альтер-эго, пролаза и подхалим Груенко. Теперь тот молодцевато подкручивал черненькие, словно у пикового валета, усики и подмигивал Водянистому. Мол, что с воза упало, то пропало.
Фома насторожился. С кафедры слышался едва уловимый треск. Еще казалось, была крепка старая льдина, еще гладенькой была поверхность, но где-то в верховьях уже зародилось могучее весеннее научное течение, грозя смыть с насиженного места неосмотрительного рыбака. Это свежее течение набирало силу, катило высокой волной, отбрасывая прочь жестяные, стандартные, склепанные из краденных у государства материалов — балок, реек, кирпича — сарайчики диссертаций, которые их владельцы спешно возвели на кисельных берегах. Уже становились на стражу санитарные кордоны, уже качало застоявшиеся в портах, поросшие ракушками корабли докторских, уже, закатав штаны, трусили прочь первые неудачники, но Фома об этом не знал. Он опоздал на кафедру, а прочитать утренние газеты не успел.
