Цвет папоротника | страница 41
Альбом у меня есть с голубками, как у всех наших девчат. Так там записано: руки холодные — значит, сердце горячее. А у него ведь тогда руки холодные были.
Хочу его забыть и не могу. Странный он. Насмешливый. Умный, девчата даже не верили, что такие бывают. ЗАЧЕМ ВЫ, ДЕВУШКИ, КРАСИВЫХ ЛЮБИТЕ, НЕПОСТОЯННАЯ У НИХ ЛЮБОВЬ… ТРАВА ПРИМЯТАЯ ПОДНЯЛАСЬ ВНОВЬ… ВНОВЬ… ВНОВЬ… Нужно иголку поправить. Соскочила. А я не могу. Тушь с ресниц течет, и нет сил пошевельнуться. Глупенькая я… СНЯЛА РЕШИТЕЛЬНО ПИДЖАК НАБРОШЕННЫЙ…
Нынешнюю практику наш курс на юге проводил. Там, где моря синий перезвон. Столовая над самым пляжем. После шторма гравий из полуподвального буфета выносим. За лето все перепробуешь: и за плитой, и в посудомойке. Мне больше на раздаче нравилось. Все ж таки с людьми работа. Посетители приходят с пляжа полуголые и распаренные. Одному что хочешь наливай, проглотит и спасибо еще скажет. А то, бывает, вцепится в тебя зануда: и картошка ему недоваренная, и мух вокруг много. Будто мы специально таких активных выращиваем. А сам небось на пляже свинья свиньей. Который и голос повысит, будто я ему стряпуха домашняя. А дома, наверное, и пикнуть боится. Я таких быстро на место ставила. «Документы, — говорю, — сначала покажите, а потом уже книгу жалоб требуйте. Может, вы рецидивист». А где оно, голое, документы возьмет? Но это я не со зла, а так — для порядка. Наша завша, тетя Глаша, меня всем в пример ставит. Ей, говорит, палец в рот не клади. Люська у нас боевая, далеко пойдет — такое обо мне в коллективе мнение сложилось.
Что вам сказать про свою внешность — не худенькая я. Курортники все меня «марципанчиком» называли. Станет такой над душой, в прилавок животом упирается, зубы скалит: «Аппетит вы, девушка, нагоняете. И где такие красавицы родятся?» — «На огороде вместе с тыквами», — отвечаю. Знаю я таких донжуанов: не на тебя, на черпак голодными глазами смотрят, чтоб, значит, ему кусок пожирнее положила. Я таким всегда огузок подбирала. Кому что. Я в людях разбираюсь.
А еще меня кошачьей мамкой звали. Разве виновата я, что ко мне каждое существо ластится. Соберу на посуднице миску косточек от куриных шашлыков и всю хвостатую братию на банкет скликаю. Тьма-тьмущая их там водилась. И черные как уголь, и рыжие в полоску, словно тигры, и чудного мышиного цвета. Целая семейка. Трутся у ног, хвостами обметают, мурлычут, в глаза заглядывают. Мне их жаль — вот уеду отсюда, думаю, что ж зимой без меня делать будете. Как ни крути, а кошачья мамка.