В середине сентября мой сосед по традиции собрался в отпуск в горы. У него было ко мне несколько просьб. Странновато, необычно прозвучали просительные интонации в его мощных волевых устах. Как цветочки в жерле пушки. Валентин не привык ни у кого ничего просить — он ото всех требовал. Правда, по-хорошему.
Набивая рюкзак разным альпинистским снаряжением: клубками капроновых шнуров, низками разных клинышков, карабинчиков, ботинками с гусеничными протекторами, Валентин вежливо попросил, вернее, все-таки приказал аккуратно вынимать его почту, а затем, сердясь на себя, почти умоляюще добавил: «Гоняй Жучка». Это лающее созданьице на карикатурных ножках повадилось гадить на цветной коврик у его двери. И от такой мелкой пакости Валентин некрасиво сердился и по-базарному ругался с тетей Машей, хозяйкой карликового пинчера.
Сильному человеку, думал я, больше всего досаждают слабые существа, ибо мораль запрещает применять против них силу.
Каждое утро, в снег и дождь, ровно в половине седьмого Валентин в тренировочном костюме выходил на улицу и накручивал полагающиеся десять километров по маршруту четырнадцатого троллейбуса, делая поворот напротив Ботанического сада. Я иногда спрашивал, уж не держится ли он часом за провода. После пробежки шла зарядка с гантелями, холодный душ. В это время готовилась овсяная каша «Геркулес» — прекрасное средство против лишнего веса. За завтраком Валентин успевал проштудировать статью в кембриджском информационном вестнике. В половине девятого мы встречались у лифта.
Конечно, такие добьются всего. Такие нам нужны. Работал Валентин завлабом в каком-то институте. То ли органической, то ли неорганической химии. Я вначале недослышал, а потом переспрашивать было как-то неудобно. Судя по его прозрачным намекам, он разрабатывал один из аспектов важной темы в узкой области, которым, Валентин знал доподлинно, в мире занимались лишь четверо исследователей, причем он опережал всех. Все у него было «на мази», кислород ему никто не перекрывал, палок в колеса не вставлял — и он вот-вот должен был осуществить открытие, которое произведет фурор в этой области. Валентин в отличие от меня имел четкий перспективный и конкретный поквартальный план до конца жизни. По-моему, у него в комнате даже график висел, как на заводе.
Валентину уже исполнилось тридцать пять, однако он до сих пор не был женат. Когда к нему с этим приставали, шутил: «У меня единственная пассия — наука». При этих словах странная улыбка появлялась на его лице. Ее можно было понять так: кое-кто оставляет свое имя киндерам, а кое-кто и науке. Однажды я спросил, уж не мечтает ли он о мемориальной табличке на нашем доме. В ответ Валентин деланно засмеялся: «Почему бы и нет?» Его глаза остались холодными.
