После поныревских родных зашли на могилку родителей Ветрова – ни цветов, ни пасхальных яиц, ни рюмок с водкой там не было.
Рома немного посопел. Потёр за очками. Похлопал рукой по полусгнившим крестам сначала отца, потом матери и сказал:
– Родители мои, спите спокойно. Каждому свой черёд.
У Понырева зазвонил мобильник, и, сунув руку в сумку, он нащупал сначала стеклянный бок горькой.
– У меня же есть! Сейчас! Только жене отвечу.
И, вынув бутылку, он пихнул её Ветрову:
– Доставай стаканчики, вот тут, в кармашке.
Разговор с женой был короткий:
– Ты где?
– На кладбище.
– Когда приедешь?
– Не знаю. Только зашёл.
– Не напивайся.
– Не буду. Пока.
Вышли от Ветровых после пары опрокинутых пластмассовых рюмах.
– Куда ты теперь планируешь? – поинтересовался опохмелившийся и готовый идти куда угодно Рома, только бы не расставаться с лишь початым ритуальным напитком.
Понырев, оглядывая могилки, вдруг спросил:
– Ты не помнишь, где могилка Анжелики Ренковой?
– Это которая у нас на клавишах играла?
Нашли эту могилку и сели внутри оградки на скамеечку. На вкопанный перед ней столик с ржавой железной ножкой поставили водку и выложили из сумки бутерброды, порезанные вдоль начетверо свежие огурчики.
– Ты что-то помнишь из юности? – спросил Понырев, когда помянули Анжелику.
– Да особо и нечего вспомнить… Помню, как после танцев чувих разных цеплял, как вёл к себе на хату. Включал цветомузыку. И пилил.
– А я помню, как один раз, один-единственный раз проводил Анжелику домой после репетиции. А потом её не стало.
– Да, припоминаю это дело. Неверность. Обида. Таблетки. Жутко вспомнить.
– И я вспоминаю иногда…
Она заглянула в танцевальный зал сталинской постройки поселкового Дома культуры, где разучивали новые песни парни из молодёжного ансамбля «Вдохновение». Робко приоткрыв массивную старинную дверь, просунула свою белокурую с короткой стрижкой головку в веющее сквозняком и запахом разогретой электроаппаратуры пространство.
Барабанщик Вовочка Алексеев по прозвищу Скворец, заметив постороннее лицо, прекратил стучать свои любимые переходы и крикнул ребят, сидевших в каморке перед магнитофоном:
– Эй, мужики! Смотрите, кто пришёл!
Они застряли на разборе одного места в магнитофонной записи. Клавишник Ромка никак не мог сыграть на слух мелодию. Выходили совсем не те ноты. Выскочили злые.
Увидев белокурую головку, торчащую в дверях, смотрели туда, скучившись на сцене в углу, и дулись.
– Ребята, можно к вам?
Она вошла в залу в легкой белой водолазке и джинсах. Закрыла за собой дверь и прижалась к ней, точно её сейчас будут расстреливать.
